направляюсь обратно к окопу, но меня перехватывает ротный.
— Мины еще есть?
— Нет, все выпустил, до последней железки.
— Что дальше делать думаешь?
— Окапываться.
— Это правильно, — одобряет мое намерение Евстифеев, — но есть другое дело — раненых нужно вынести.
— Я же не саниструктор.
— Санинструктора у нас уже неделю нет. Ты пойми, там ходячих нет, а я никого больше послать не могу, каждый боец на счету. Ты мужик здоровый, по одному постепенно утащишь.
Перед высоткой лежит десятка три трупов, почти сливающихся с серой грязью поля. Только по каскам и можно их пересчитать. Еще дальше замер один из бронетранспортеров, второй успел уползти.
— Где раненые?
— Пошли, покажу.
Раненых оказывается трое, все тяжелые. У одного голова обмотана окровавленными бинтами, пытаюсь нащупать у него пульс, не получается. У второго пулей разворочено плечо, похоже, задет сустав. Третий…
— Осколок скулу срезал, — поясняет Евстифеев.
Кого выносить первым?
— Финогенова бери, — видя мое сомнение, ротный указывает на третьего.
Логично. Раненый в голову — непонятно жив или мертв, второй останется инвалидом, это даже мне очевидно. А у третьего еще есть шанс встать в строй. А лицо… В конце концов, люди со всякими лицами живут, а после войны еще и завидным женихом считаться будет. Вешаю автомат на спину.
— Ну, давай!
Закидываю левую руку раненого себе на шею, прихватываю своей левой, правой беру его за талию и встаю вместе с ним. Финогенов стонет от боли.
— Потерпи, солдат. Давай: левой, правой, левой, правой.
Стараюсь всю его тяжесть принять на себя, но мы еле двигаемся. Нет, так дело не пойдет.
— Подожди.
Перевешиваю автомат на шею и беру раненого на «мельницу». Встаю.
— Терпимо?
Тот что-то мычит, но вроде как терпимо. По крайней мере, от боли на каждом шагу не стонет. Интересно, парень-то явно крупнее Витька будет, но того мы вместе с ротным еле тащили, а Финогенова я один пру, и ничего. Или это чисто субъективное — труп всегда тяжелее кажется, чем живой человек?
Однако через пару сотен метров я в этом уже не был так уверен. В Финогенове верных семьдесят килограммов будет, а дорожка еще та. Хоть и стараюсь я в грязь не лезть, выбирать места посуше, но не всегда это удается. Грязь липнет к сапогам, уменьшая и без того невеликую скорость. ППШ качается на шее и на каждом шагу стукает диском по груди. Вроде и не сильно, но так раздражает. Раз, два, левой, правой. Вспомнив начало своей трудовой карьеры, стараюсь не думать о давящей на плечи тяжести и втянуться в монотонный ритм шагов. Раз, два, левой, правой. Вроде, помогает.
А вот и берег. Нахожу спуск, по которому съезжали на лед реки повозки. Берег истоптан и заезжен множеством следов, убитых нигде не видно, значит прошли. Только бы не упасть, только бы не поскользнуться. Осторожно балансируя, спускаюсь на лед. Сверху он уже подтаял, под ногами хлюпает вода, а снизу лед. Скользко. Расставляю ноги пошире и иду мелкими шагами. С левого берега мне уже спешит помощь.
— Отпускай.
Тяжесть сваливается с моих плеч, раненого за моей спиной принимают двое пехотинцев.
Вдоль берега вырыта траншея. Глубокая, даже мне достаточно лишь немного пригнуться, чтобы полностью скрыться в ней, местные могут ходить не пригибаясь. Здесь нас встречает местное начальство.
— Кто такой?
Я протягиваю молоденькому младшему лейтенанту свою изрядно замусоленную красноармейскую книжку.
— Ротный меня послал раненого вынести. У вас санинструктор есть?
— Нет санинструктора. У меня на почти полкилометра двадцать активных штыков есть. Неси на сборный пункт.
— Помощника дадите?
— Дам. Он и дорогу знает.
Сборный пункт в виде большой брезентовой палатки с красным крестом в белом круге расположился в неглубокой балке. Пехотинец исчезает, едва мы опускаем Финогенова на землю у входа.
— Есть кто живой?
Только я сунул нос внутрь, как тут же отпрянул обратно — лучше на свежем воздухе, чем такой атмосферой дышать. На мой крик из палатки выбрался невысокий субъект в некогда белом халате поверх шинели.
— Чего тебе?
— Раненого принимай.
— Откуда? — засуетился субъект.
— С того берега.
— Не наш, стало быть.
— Как это не наш? — удивился я.
— Не из нашей части, — объяснил медик. — Фамилия?
— Финогенов.
— Какой полк?
Хоть бы спросил, куда ранен.
— Откуда я знаю? Документы посмотри. Ладно, пошел я, меня другие раненые ждут.
— Стой. Оружие давай.
— Какое оружие?
— Его оружие. Раненых положено с оружием выносить.
Об этом я как-то не подумал.
— Второго принесу вместе с двумя винтовками.
— Без оружия раненого не могу принять, — уперся этот мелкий хрен в халате.
Вот гад!
— Что, так здесь и бросишь?
Мелкий пожимает плечами.
— Без оружия принять не могу. У меня приказ.
Вот заладил. А ведь может и бросить, у него приказ. Не нравится он мне. Решение приходит само собой — я стягиваю с шеи автомат. Не то, чтобы жаба душит — на фильтре все равно отберут, но как-то привык я к его не очень удобной тяжести. А сейчас мне еще придется идти назад с пустыми руками.
— На, подавись. Второго принесу с винтовками — вернешь.
Хмырь цапнул автомат.
— Помоги занести.
Внутри — местный филиал ада. Дышал только ртом и по сторонам старался не смотреть. Упаси Господи сюда попасть! Наружу выскочил, чистого воздуха глотнул и побрел обратно. Пока иду надо хоть немного отдохнуть, иначе второго за один заход не донесу.
Навстречу мне идут люди, заросшие, изможденные — окруженцы. Теперь становится понятно, зачем рота до сих пор сидит на той высотке — держит коридор. На типа в трофейной блузе, зачем-то идущего без оружия на правый берег, только бросают подозрительные взгляды, остановить никто не пытается. Вскарабкиваюсь по скользкому спуску на правый берег и пытаюсь оценить обстановку. Слева вяло постреливают, а справа, куда мне надо, пока тишина, вот и хорошо.
