лицам, то оно явно незаконно. Процесс эволюции осуществляется различными путями в сфере естественного; совершенно нельзя применять его в законы к сверхъестественному. И использование этого Процесса для аргументации в пользу условного бессмертия — это лишь красивая аналогия и ничего более. Рассуждениями подобного рода пытаются, к примеру, найти в законе сохранения энергии доказательство личного бессмертия. Но опять-таки этот закон применим только к естественной физической энергии, и его распространение на нематериальные и сверхъестественные души научно не обосновано. Принцип сохранения энергии, подобно принципу неуничтожимости материи, несомненно, доказывает бессмертие физических элементов, слагающих человеческое тело; но далее этого он не может идти.
Защитники идеи бессмертия поступили бы более мудро, если бы не пытались завоевать сторонников путем такой сомнительной ссылки на научные законы. Эти их доказательства терпят крах, когда подвергаются анализу. Мало того. Затрагиваемые законы могут быть весьма эффективно использованы против самих имморталистов. Так, может быть доказано, что органическая эволюция гораздо более заинтересована в выживании рода, чем в выживании индивидуума, и что действие закона сохранения энергии включает в себя непрерывное преобразование одной формы энергии в другую, так что вечной является лежащая в основе энергия, но не какое-либо из ее индивидуальных проявлений.
Смешение естественного и сверхъестественного с помощью поверхностных аналогий с научными законами иллюстрируется, далее, теми эпитетами, которыми имморталисты так щедро наделяют смерть. Они клеймят бедную смерть, например, как «безумную», «непонятную», «непостижимую», «опустошительную». Однако биологу превосходно понятна в высшей степени здоровая роль смерти в ходе эволюции и в экономии природы. Смерть как результат определенных естественных причин совершенно понятна врачу. Если человек примет большую дозу цианистого калия, или упадет из окна двадцатого этажа и раскроит себе череп об асфальт, или захлебнется, утонув в воде, или получит пулю в сердце, врач-эксперт едва ли назовет его смерть непонятной или загадочной. Только в том случае, если бы человек
Законы природы так тесно взаимосвязаны, что, если не будет действовать один из них, это, несомненно, будет означать, что и многие другие не будут действовать своим обычным образом. Если нельзя рассчитывать, что в воде тонущий человек захлебнется, нельзя будет также рассчитывать и на то, что она утолит его жажду или даст жизнь полям. Если нельзя рассчитывать, что пуля, попавшая в сердце, убьет человека, на нее нельзя рассчитывать и тогда, когда необходимо убить бешеного пса или гремучую змею. Если тяготение не притягивает к земле человека, который падает с высокого здания, тогда само здание находится в опасности и всякое строительство должно прекратиться. В области собственно медицины если нельзя с абсолютной точностью рассчитывать, что некоторые причины вызывают болезнь или смерть, то нельзя полагаться и ни на какие причины, которые могли бы победить болезнь и смерть. В таком случае медицина как наука исчезает.
Если смерть, таким образом, понятна для биолога, врача и даже для среднего человека, не являющегося в этих областях специалистом, почему же она непонятна для защитников бессмертия? Если смерть есть только одно из естественных событий в мире, в котором происходит бесконечное число других естественных событий, почему ее нужно выделять как в какой-то мере более непонятное явление, чем перемена погоды или рождение ребенка? Ответ, который в скрытом виде содержится в аргументации имморталистов, таков: они рассматривают смерть не с точки зрения естественной причинности, не с точки зрения мира, являющегося природой, но со сверхъестественной точки зрения, применяя сверхъестественный критерий к тому, что доступно пониманию и разумению. Таким образом, их рассуждения предполагают в широком смысле правильность космологии или метафизики, супернатурализма или дуализма. Имморталисты хотят, чтобы природа в этом случае сделала в своих законах исключение для человека и тем самым показала особую озабоченность по отношению к своим созданиям — людям; но они могут гарантировать такой исход, только делая природу сверхъестественной.
Не только сама смерть в ее естественном одеянии непонятна для имморталистов — их взгляд на смерть находит отражение и в их взглядах на жизнь и делает ее такой же непонятной. Они думают, что продолжение деятельности личности за могилой каким-то образом
Имеются и другие неприятности, связанные с этим же вопросом о доступности для понимания. Нам говорят, что космический порядок, при котором смерть кладет всему конец, непонятен, нерационален и неразумен. «Когда вспомнишь, — пишет доктор Фосдик, решивший называть вещи своими именами, — что вся наука основана на ...фундаментальном предположении, что вселенная разумна... то становится ясно: если вечность личности необходима, чтобы человеческая жизнь, которая является самой важной частью вселенной, была разумной, то мы будем располагать доказательством бессмертия» (Fosdick Н. Е. The Assurance of Immortality, p. 88. 198). Таким образом, разумность получает метафизический статус в качестве одной из изначальных черт вселенной. Но разумность и неразумность являются, собственно, понятиями соотносительными, которые получают свое значение и существование друг от друга; поэтому логически невозможно придавать разумности метафизический статус, не поступая так же с неразумностью. Далее, ясно, что наши современные имморталисты смешивают понятия разумности и восприимчивости для разума, рациональность и доступность для понимания, рассудок и доступность для рассудка. Признание, что вселенная доступна для рассудка, то есть открыта для интеллектуального анализа, вовсе не является гарантией того, что она рассудочна; тот факт, что она, или по меньшей мере значительная часть ее, доступна для понимания со стороны человеческого ума, вовсе не означает, что она сама рациональна; и признание, что она поддается анализу разума, действующего через посредство методов науки, вовсе не означает, что она обладает разумностью.
Когда мы переходим к категории добра, для которой имморталисты так упорно требуют метафизического статуса, мы узнаем, что она также имеет соотносительную категорию зла, требующего равного права на управление вселенной. Вследствие этого неприятного факта во всех философских и теологических системах возникает так называемая «проблема зла», и они пытаются представить как космологическую изначальную сущность одно добро.
Решения вопроса путем изобретения дьявола, выступающего против бога, тьмы, борющейся со светом, кажимости, противостоящей действительности, представляют собой скрытое признание данного обстоятельства. Любая система, которая дала бы одному злу метафизический статус, попала бы под действие таких же закономерностей в отношении проблемы добра. И поскольку этический аргумент и его разновидности рассматривают добро или ценность в качестве метафизической сущности космоса, они сразу же оказываются подверженными действию только что охарактеризованной печальной дилеммы.
Может ли бог спасти положение?
Метафизика имморталистов, может быть, покажется более простой, если мы осознаем, что она требует ни больше ни меньше, как доброго, разумного и целеустремленного бога. Бытие такого существа нелегко предположить, и в современном мире оно подвергается более серьезным и широко распространенным сомнениям, чем когда-либо прежде. Мы не можем в этой книге подробно заниматься вопросом существования бога: это потребовало бы целого тома. Однако необходимо сделать несколько замечаний. Во-первых, возведение бога в метафизическую последнюю сущность вселенной наталкивается на те же трудности, как и возведение в этот статус добра и разумности. Во-вторых, доказательство бытия
