Полковник прочистил горло, взял в руки другой документ и продолжил:
— После смерти жены Кэррол вернулся в Лондон, где получил место врача в приюте для бедных в Ист-Энде. В это время свирепствовала эпидемия холеры. Но там он прослужил всего два года. В 1863 году он поступил на военную службу в качестве хирурга.
Вот с этого момента, мистер Дрейк, наша история предстает во всей своей полноте. Кэррол получил назначение в 28-й бристольский пехотный полк, но всего через четыре месяца попросил о переводе в колониальные войска. Просьба была удовлетворена незамедлительно, и он вступил в должность заместителя главного врача военного госпиталя в Сахарапуре, в Индии. Там он быстро заслужил репутацию не только превосходного врача, но и человека, склонного к некоторому авантюризму. Он часто сопровождал экспедиции в Пенджаб и Кашмир, где подвергался опасностям со стороны и местных племен, и русских агентов. (Это постоянно возникающая проблема, так как русский царь пытается оспаривать наши территориальные притязания.) Оттуда Кэррол также слал замечательные отчеты, однако ничто не указывало на ту... ну, скажем, страсть, которая заставила его затем потребовать себе рояль. Некоторые наши наблюдатели сообщали, что он старается избегать вооруженных конфликтов, его заставали за чтением стихов в больничном саду. Наше руководство смирилось с этим, хотя и не без некоторого недовольства: однажды Кэррол прочел местному вождю, который лечился в его больнице, поэму Шелли — кажется, «Озимандиас». Этот человек, который уже подписал договор о сотрудничестве, но до сих нор отказывался передать в наше распоряжение своих людей, вернулся в больницу через неделю после выздоровления и попросил аудиенции не с военным офицером, а с Кэрролом. Он привел отряд в триста человек, «чтобы служить под началом поэта-воина», — это его слова, мистер Дрейк.
Полковник поднял глаза. Он заметил легкую улыбку на губах настройщика.
— Я понимаю, это удивительная история.
— Эта поэма способна произвести впечатление.
— Это так, хотя приходится признать, что этот эпизод послужил для доктора причиной будущих неприятностей.
— Почему же?
— Мистер Дрейк, мы забегаем, однако, вперед. Я считаю, что эта история с «Эрардом» имеет отношение к попыткам «воина» стать «поэтом». Рояль — слава Богу, это лишь мое личное мнение — представляет собой... как бы это получше сказать, нелогичное продолжение такой стратегии. Если доктор Кэррол действительно верит в то, что, принеся в те края музыку, он сможет обеспечить там мир, остается только надеться, что у него хватит вооруженных солдат, чтобы защитить его. — Настройщик молчал, и полковник немного поерзал в кресле. — Мистер Дрейк, вы, наверное, согласитесь, что поразить воображение местного аристократа чтением поэзии — это одно. А требовать от Военного министерства доставить рояль в один из самых удаленных наших постов — несколько другое.
— Я плохо разбираюсь в военных делах, — заметил Эдгар Дрейк.
Полковник метнул на него быстрый взгляд и вернулся к своим бумагам. «Этот человек не слишком подходит для местного климата и прочих испытаний Бирмы», — подумал он. Высокий, худой, с седеющими волосами, небрежно падающими на лоб, в очках с проволочной оправой, настройщик больше походил на школьного учителя, чем на человека, способного выполнить какое-либо военное поручение. Он казался старше своих сорока лет. У него были темные брови и мягкие бакенбарды, светлые глаза. От уголков светлых глаз разбегались морщины, хотя и не такие, отметил полковник, как у человека, который часто улыбается. Одет в вельветовый сюртук, галстук-бабочку и поношенные шерстяные брюки. Все это производило бы несколько печальное впечатление, если бы не губы, неожиданно полные для англичанина: на них застыло выражение чего-то среднего между смущением и легким удивлением, что придавало лицу настройщика какую-то особую мягкость, приводившую полковника в замешательство. Он также обратил внимание на руки настройщика, которые тот постоянно поглаживал; запястья тонули в рукавах сюртука. Эти руки не походили на те, которые привык видеть полковник, они были слишком нежными для мужчины. Хотя, когда они здоровались, полковник отметил твердость и силу рукопожатия настройщика, было такое ощущение, как будто под мозолистой кожей скрывался прочный проволочный каркас.
Он снова склонился над бумагами и продолжил:
— Итак, Кэррол оставался в Сахарапуре на протяжении пяти лет. За это время он успел принять участие в целых семнадцати миссиях, проводя больше времени в разъездах, чем на своем посту. — Он начал пролистывать отчеты о заданиях, в которых участвовал доктор, зачитывая вслух заголовки: — Сентябрь 1866 — разведывательные мероприятия по определению места для прокладки железной дороги в верховьях реки Сутлей. Декабрь — картографирование местности в Пенджабе в составе корпуса водных инженеров. Февраль 1867 — сообщение о новорожденных и заболеваниях во время беременности в Восточном Афганистане и в послеродовом периоде. Май — инфекционные заболевания скота в горах Кашмира и их опасность для человека. Сентябрь — знакомство с высокогорной флорой Сиккима по заданию Королевского ботанического общества. — Казалось, что ему неприятно перечислять их все и он делал это, не переводя дыхания, так что напрягшиеся жилы на его шее стали напоминать те самые горы Кашмира, по крайней мере так показалось Эдгару Дрейку, который никогда не был там и никогда не изучал географию тех мест, но который в свою очередь тоже начал раздражаться из-за отсутствия в этой истории любых упоминаний о пианино.
— В конце 1868-го, — продолжал полковник, — заместитель директора нашего военного госпиталя в Рангуне, тогда единственной крупной клиники в Бирме, неожиданно скончался от дизентерии. На его замену руководитель медицинской миссии в Калькутте предложил Кэррола, который прибыл в Рангун в феврале 1869-го. Он прослужил там три года, и так как занимался в основном лечением больных, у нас немного данных об этом периоде. Все свидетельствовало о том, что он поглощен своими непосредственными обязанностями в госпитале.
Полковник подтолкнул папку по направлению к настройщику.
— Вот фото Кэррола, когда он был в Бенгалии. — Эдгар немного подождал, а потом, поняв, что ему придется встать, чтобы взять фотографию, подался вперед, уронив на пол свою шляпу.
— Простите, — пробормотал он, подхватил шляпу, потом папку и вернулся на место. Он положил папку на колени и раскрыл ее. В папке была фотокарточка, перевернутая вверх ногами. Эдгар поспешно перевернул ее. На фотографии был запечатлен высокий, уверенный в себе человек с темными усами и аккуратной прической, одетый в хаки. Он стоял у кровати больного — темнокожего мужчины, вероятно, индийца. На заднем плане виднелись другие кровати и больные. «Больница», — подумал настройщик и снова сосредоточился на лице доктора. По выражению его лица сказать что-либо о докторе было затруднительно. Черты были несколько размыты, что казалось странным, поскольку пациенты оказались в фокусе. Можно было подумать, будто доктор находился в постоянном движении. Настройщик внимательно вглядывался в лицо на фотографии, пытаясь соотнести этого человека с услышанной о нем историей, но фотокарточка немногое открыла ему. Он поднялся и вернул папку на стол полковника.
— В 1871 году Кэррол попросил перевести его в более отдаленное место. Его просьба была удовлетворена, ибо в этот период бирманцы активизировались в долине Иравади к югу от Мандалая. На своем новом посту, так же как в Индии, Кэррол принимал участие во многих разведывательных экспедициях, чаще всего бывал в районе Южного нагорья Шан. Не вполне понятно, каким образом ему это удалось, учитывая множество его обязанностей, но Кэррол смог научиться весьма бегло изъясняться на шанском диалекте. Некоторые предполагали, что обучал его местный монах, другие считали, что это была женщина- служанка.
Но неважно, монах это был или служанка, в 1873 году мы получили ужасное для нас сообщение о том, что бирманцы после нескольких десятилетий заигрываний с французами все-таки подписали с ними торговый договор. Возможно, вам известна эта история; она подробно освещалась в прессе. Хотя французские вооруженные силы до сих пор оставались в Индокитае и не переходили Меконга, само собой, это был крайне опасный прецедент, осложняющий дальнейшие франко-бирманские отношения и влекущий за собой открытую угрозу Индии. Мы начали спешно готовиться к возможной оккупации районов Верхней Бирмы. Немалое число шанских князей уже долгое время оспаривали друг у друга право на бирманский трон, и... — Полковник на секунду прервал свой монолог, чтобы перевести дух, и заметил, что настройщик смотрит в окно. — Мистер Дрейк, вы меня слушаете?
Эдгар в смущении повернулся к нему.
