— Расскажите мне о них, капитан.
Тень шевельнулась: «Энтони Кэррол — агент, работающий на русских. Он выступает за автономию шанов. Он — французский шпион. Энтони Кэррол хотел создать собственное королевство в бирманских джунглях. Это всего лишь версии, Эдгар, но признайте, что вероятность и того и другого существует.»
— Но мы подписали договор.
— Вы же не говорите по-шански.
«Я видел это. Я видел дюжины, если не сотни, шанских воинов, которые склонялись перед ним». — «И вас это не удивило?» — «Нет». — «Я не думаю, что вы говорите правду».
— Может быть, меня это поклонение слегка озадачило.
— А теперь?
— Он же дал мне слово.
— А потом Лимбинский союз напал на наши войска.
— Возможно, они его предали.
Они замолчали, возникла пауза, и образовавшаяся пустота снова начала заполняться звуками леса.
— Когда-то я тоже верил ему, Эдгар. Может быть, еще больше, чем вы. Я думал, что в этой кровавой схватке, за которой стоят темные намерения, он представляет Англию с наилучшей стороны. Именно из-за него я до сих пор здесь.
— Не знаю, могу ли я теперь верить вам.
— Я не прошу вас мне верить. Я лишь прошу отделить человека, которым он был в действительности, от человека, которым мы желали его видеть. То же самое касается и ее.
— Вы ничего о ней не знаете.
— Вы тоже, Эдгар. Вы думаете, что ее улыбка была лишь обычной вежливостью к гостю?
— Я не верю вам.
— А можете ли вы поверить, что ее чувства на самом деле диктовались Кэрролом, что это было лишь искушение с целью заставить вас остаться? Вы думаете, что он не знал об этом?
— Здесь не о чем было знать, между нами ничего не было.
«А может быть, он ей доверял». — «В чем?» — «Это всего лишь версии. Подумайте, Эдгар, если не считать ваших поверхностных наблюдений, вы даже не знали, кем она была для него».
— Вы ничего об этом не знаете.
— Я предупреждал вас однажды: «Не влюбляйтесь».
— Я не влюбился.
— Может быть. Но она все равно остается впутанной во все это дело.
— Я вас не понимаю.
— Мы приходим и уходим, войска и музыка, и Великие Цели, а она остается, и вы решили, что если сможете понять ее, все остальное приложится. Подумайте, может быть, она тоже была всего лишь плодом вашего воображения? Может быть, вы не могли понять ее потому, что не смогли разобраться в собственных мечтах, в том, какой вы хотели ее видеть? Вполне можно предположить, что даже наши мечты не всегда нам понятны.
Снова наступила тишина.
«Вы не знаете даже, что все это значило для нее, каково это — быть чьим-то созданием». — «Зачем вы говорите мне все это?» — «Потому что вы изменились с тех пор, как мы с вами виделись в последний раз». — «И что с того, мы же говорим не обо мне, капитан». — «Когда я видел вас в последний раз, вы говорили, что не играете на фортепиано». — «Я и сейчас не играю». — «Но вы играли для шанского саубвы».
— Вы этого не могли знать.
— Вы играли для шанского саубвы Монгная, причем играли «Хорошо темперированный клавир», правда, лишь до двадцать четвертой фуги.
— Говорю вам, вы не можете об этом знать, я вам этого не говорил.
— Вы начали с «Прелюдии» и «Фуги № 4», жаль, вторая фуга так красива. Вы думали, что ваша музыка принесет в эти края мир. Вы не можете признать, что Энтони Кэррол — предатель, потому что это сводит к нулю все, что вы делали здесь.
— Вы не знаете о пьесе.
— Я знаю о вас гораздо больше, чем вы думаете.
— Вас здесь нет.
— Эдгар, не разрушайте то, чего не можете понять. Это ваши слова.
— Вас здесь нет, я ничего не слышу, это только стрекот сверчков, вы — создание моего воображения.
— Возможно, а возможно, я просто сон, просто ночной морок. Возможно, вы сами открыли замок на двери. Все это вероятно, разве не так? Возможно, с берега прозвучало четыре выстрела, а не три. Возможно, я пришел сюда задавать вопросы самому себе.
— И что же?
— Дверь открыта. Уходите, я не задержу вас. Один вы спасетесь.
— Вы за этим пришли?
— До сих пор я об этом не знал.
— Я хотел бы обнять вас, но это даст мне ответ на вопрос, которого я пока знать не хочу.
— Вы хотите спросить, настоящий ли я или лишь призрак?
— А вы хотите ответить?
— Все мы были лишь призраками с тех пор, как все это началось, — сказала тень.
— Прощайте, — сказал Эдгар Дрейк и вышел в ночь через открытую дверь.
Лагерь был безлюдным, все караульные спали. Он вышел бесшумно, не закрыв за собой дверь. Эдгар направился на север, думая лишь о том, чтобы удалиться от лагеря как можно дальше. Тяжелые тучи закрыли луну, небо было черно. Он шел.
Он бежал.
24
Через несколько минут начался дождь. Эдгар бежал, уже почти задыхаясь. На него упали первые капли: одно, два, три мокрых пятнышка на разгоряченной коже. И тут же небеса как будто разверзлись. Из туч хлынули потоки воды, точно прорвало дамбу. Стремительные и тяжелые струи воды стекали вниз. Тучи напоминали катушки, с которых раскручивались водные нити.
Эдгар пытался воссоздать в памяти карту реки, но в голове все спуталось. Хотя они плыли почти двое суток, их движение замедлял рояль, и они вряд ли одолели больше двадцати миль. А широкие петли, которые выписывала река, означали, что, возможно, до Маэ Луин по суше еще ближе. Он попытался вспомнить, каков должен быть ландшафт, но расстояние неожиданно показалось ему менее важным, чем направление, в котором он двигался. Он побежал быстрее, ноги шлепали по мягкой грязи.
Потом внезапно Эдгар остановился, вспомнив о рояле.
Эдгар стоял на маленькой полянке. Дождь, усилившись, молотил по нему, окатывал душем волосы, ручейками сбегал по щекам. Он закрыл глаза и представил себе рояль. Он словно видел его сползавшим по подмытому берегу, где «Эрард» оставили солдаты, видел содрогавшимся от ударов течения. Он видел, как они бегут, чтобы поймать рояль, затащить обратно на берег, хватают и пачкают его руками в ружейной смазке. Затем он видел, как его установили в роскошной гостиной, заново покрыли лаком, настроили, и в самой глубине инструмента на месте кусочка бамбука был клин из ели. Какое-то время Эдгар стоял неподвижно. С каждым вдохом он чувствовал во рту теплую влагу. Потом он открыл глаза и повернул обратно, назад, к реке.
Берег зарос густым лесом, через который почти невозможно было пробираться. Наконец добравшись до воды, он скользнул с берега в реку, бушевавшую под натиском бури, и отдался на волю течения. Но, не
