имеют значение его социальный статус и место написания им «Задонщины».
Что ж, после такого вступления самое время приступить к чтению, чтобы составить собственное представление об источниках отечественной истории. Поскольку, как уже говорилось выше, чтение древних произведений — дело скучнейшее, мы оживим его, читая выборочно и слегка вразбивку. Кроме того, вообще пропустим без ущерба для дела сомнительного качества лирику и бессодержательные подражания СПИ.
Итак, берем книгу в руки и… вопреки опасениям сразу погружаемся в занятный водевиль. «Задонщина» без всяких запевов, заделов и предисловий берет с места в карьер и начинается сообщением великого князя московского Дмитрия Ивановича, на тот момент еще не Донского, своим воеводам о нашествии Мамая: «
Странно уже то, что об этом событии великий князь информировал своих воевод-собутыльников на пиру у некого Микулы Васильевича. Как будто не о беде великой, а о радостном событии поведал князь между тостами. Вот уж воистину на Руси нет повода не выпить! Однако, что у трезвого на уме, у того… язык его — враг его. Лишку сболтнул спьяну великий князь, по существу признал замалчиваемый советскими и российскими историками факт, что подвластная ему Залесская земля — Москва и великое княжество Владимирское — это, как бы помягче выразиться, не совсем Русь. Настоящая Русь, Русская земля, по словам самого с трудом вяжущего лыко Дмитрия, она там, у быстрого Дона, где стоит Мамай. И автор «Задонщины», вторя великому князю и развивая его мысль, уточняет, что она еще дальше — у славного Днепра, над которым возвышаются горы Киевские: «
Как видим, автор «Задонщины» не терял время на княжеском пиру, мед-пиво пил, и по усам его текло, и мимо рта не проливалось. Сразу желая показать читателю, что с ним не заскучаешь, в первом же тосте несет захмелевший автор занятную околесину. По какой немыслимо странной ассоциации, едва заслышав о Мамае, стоящем у Дона, зовет он не куда-нибудь, а на киевские горки, да еще при этом в северную сторону?! Однако никто из присутствующих на пиру удивления не высказывает: что ж, против Мамая — так против Мамая, в Киев — так в Киев, на́ полночь — так на́ полночь. Нам-то, мол, что — люди служивые, привычные. Тут главное — точнехонько сориентироваться, а то все вокруг как-то кружится, кружится… Где там ковш Большой Медведицы? О, кстати, о ковшах. Как там у классика? «Ковши круговые, запенясь, шипят»… Правильно, чего им зря шипеть? Еще ковшик-другой на посошок и — на север, на север, на север!.. Плевать, что Киев в противоположной стороне, да и, вообще-то, как и ныне, за границей, в «незалежном» Великом княжестве Литовском. Да хоть бы за девятью морями. Нам после одного-другого пенного ковшика и море по колено.
Так и ушел бы князь с собутыльниками воевать с Мамаем к белым медведям, да, к счастью, прочие князья русские, не званные к хмельному застолью и сохранившие головы более трезвыми, проявили большую осведомленность и в географии, и в текущем международном положении: «
К делу отношение могут иметь две реки с таким названием: Меча, приток Вожи, близ которой Дмитрий Иванович громил татарского темника Бегича в 1378 году, и Меча (ныне Красивая Меча), приток Дона, где, как считается, произошла Куликовская битва 1380 года. Казалось бы, что за вопрос, конечно речь о второй, притоке Дона, текущем близ Куликова поля. Да вот, смущают Чуров и Михайлов. Существовали ли в конце XIV века какие-то поселения на Красивой Мече? Неизвестно. Край далекий, неведомый, непонятно кому принадлежащий, постоянно живущий под угрозой разорения то ордынцами, то литвинами, то московитами. Вряд ли там в конце XIV века вообще было какое-либо постоянное население. Вот как оценивал заселенность тех краев советский историк М. Тихомиров{13}: «
Правда, вроде бы где-то в тех местах в XIII веке существовало то ли поселение, то ли какое-то временное пограничное рязанское укрепление, основанное князем Михаилом Всеволодовичем и якобы получившее по основателю название Чуры Михайловы. Но в последней четверти XIV века Подонье уже не было рязанским, и в нем от всех Михайловых и прочих чур ничего не осталось. Однако смутная память о единственном географическом ориентире в тех краях, возможно, могла породить сразу два фантома: Чуров и Михайлов. В любом случае, вряд ли можно сомневаться, что во времена Мамаева побоища на Красивой Мече ни Чурова, ни Михайлова и никаких других населенных пунктов не было. А вот на другой Мече, притоке Вожи на севере Рязанского княжества, городки наверняка стояли. Но не Чуров и не Михайлов.
Города Чурова нет на карте нашей родины. Но существовал такой городок Щуров на правом берегу Оки у впадения в нее Москвы-реки, ныне это заокский район Коломны. А в сотне километров к югу на берегах притока Оки речки Прони стоит город Михайлов, райцентр Рязанской области. И, что поразительно, место Вожской битвы у впадения рязанской Мечи в Вожу действительно находится примерно посередке между двумя этими городами, к тому же всего-то в нескольких километрах от северо-западной окраины Рязани! Жаль только, что, согласно нашим энциклопедиям, Михайлов возник только в середине, а Щуров и вовсе лишь в конце XVI века. Следовательно, в «Задонщине» речь идет не о них. А о чем? Да Бог (и, разумеется, А. Фоменко) его знает, если, конечно, «Задонщина» писана в XIV, а не в XVI веке! Однако, считается, что в XIV, причем почти сразу после Мамаева побоища, которое было…
Кстати, а что там по этому поводу в самой «Задонщине»? А в «Задонщине» вот что: «
Но вернемся к идущим своим чередом событиям на княжеском пиру. После того как трезвым князьям удалось растолковать Дмитрию, что собирать поход следует не на север, а на юг и не на Днепр, а на Дон, великий князь, в свою очередь, начал вразумлять видимо еще менее «врубающегося» двоюродного братца: «
Ничего не ответил брату Дмитрию брат Владимир. Видимо, был «не в кондиции». Он вообще в «Задонщине» мало говорит и абсолютно ничего не делает, хотя поминается и в изначальном названии, и регулярно по тексту вслед за двоюродным братом. Вместо того чтобы, опорожнив «на посошок» ковшик- другой, спешить в зеленую дубраву со своим засадным полком, которому предстоит решать исход Куликовской битвы, он терпеливо и молча выслушивает длинные монологи великого князя Московского и