В контексте общей направленности «Сказания» в числе действующих лиц впервые в произведениях Куликовского цикла появляется митрополит Киприан. Вопреки действительному положению дел в 1380 году, автор «Сказания» помещает его в Москву, чтобы Дмитрий Иванович мог лично посетить владыку. Но не за благословлением на трудную святую битву, как следовало бы ожидать, идет великий князь к митрополиту, он идет… с покаянием. Покаявшись в грехах своих, просит князь у митрополита совета и получает его вполне в духе общей направленности произведения: «…вам надлежит, князьям православным, тех нечестивых дарами удовлетворить хотя бы и вчетверо. Если же и после того не смирится, то Господь его усмирит, потому что Господь дерзким противится, а смиренным благодать подает». Смиренный Дмитрий в поисках отнюдь не войск и вооружения для отражения нашествия, а личного спасения и благодати слушается митрополита и посылает Мамаю посольство с золотом «сколько удалось собрать». Но от посольства вместо утешительных известий приходит сообщение, что с Мамаем объединились Олег и Ольгерд. Что делает Дмитрий? Конечно, вновь бросается к митрополиту и на сей раз получает обещание Божьей помощи, после чего, наконец, начинаются приготовления к битве, хотя и по- прежнему вперемежку с «утешениями в Боге».
Приготовления к битве, надо признать, профессиональны. Во-первых, Дмитрий Иванович посылает дальнюю разведку для добычи «языка» и выяснения планов Мамая. Во-вторых, назначает сбор всех войск в Коломне на Успение Богородицы. В плане же «утешений в Боге» Дмитрий Иванович с Владимиром Андреевичем совершают вояж в Троицкий монастырь к его игумену Сергию Радонежскому. Это выглядит странным не только потому, что, как мы сегодня знаем, в 1380 году Дмитрий был в ссоре с Сергием, но и просто как демонстративное нарушение субординации. Нуждался ли великий князь в благословении всего лишь игумена, если он уже поимел таковое от самого митрополита? Впрочем, опять же как мы знаем сегодня, на самом деле в то время митрополита в Москве не было, он в Киеве копил злобу на великого князя Московского, уже преданного им анафеме. Тем не менее, в «Сказании» к Сергию князья едут, получают от него еще одно благословение и двух воинов-монахов, Пересвета и Ослябю. Похоже, последние понадобились автору «Сказания», чтобы еще раз подчеркнуть верховенство воли Божьей над земной ратной суетностью. Сергий, напутствуя командированных на рать монахов, вручил им «вместо оружия тленного нетленное — крест Христов, нашитый на схимах, и повелел им вместо шлемов золоченых возлагать его на себя». Все та же тема: победить может только Христово небесное воинство, а защитить — только символы православной веры. Для полноты картины заметим, что Дмитрий, исполняя совершенно непонятную и никак не объясняемую просьбу Сергия, держит факт посещения Троицкого монастыря в глубокой тайне ото всех.
Но вот после всех этих приготовлений московская рать выходит навстречу татарам. Однако Дмитрий не верит в свое войско. В соответствии с рекомендациями митрополита он все надежды возлагает на небо: «Когда же наступил четверг 27 августа, день памяти святого отца Пимена Отшельника, в тот день решил князь великий выйти навстречу безбожным татарам. И, взяв с собою брата своего князя Владимира Андреевича, стал в церкви святой Богородицы пред образом Господним, сложив руки на груди, потоки слез проливая, молясь… И затем приступил к чудотворному образу Госпожи Богородицы, который Лука-евангелист написал, и сказал: «О чудотворная Госпожа Богородица, всего создания человеческого заступница… Не отдай же, Госпожа, городов наших в разорение поганым половцам, да не осквернят святых твоих церквей и веры христианской. Умоли, Госпожа Богородица, сына своего Христа, Бога нашего, чтобы смирил Он сердца врагам нашим, да не будет рука их над нами. И ты, Госпожа наша Пресвятая Богородица, пошли нам Свою помощь и нетленною Своею ризою покрой нас, чтобы не страшились мы ран, на Тебя ведь надеемся, ибо Твои мы рабы…» И потом пришел к гробу блаженного чудотворца Петра-митрополита и, сердечно к нему припадая, сказал: «О чудотворный святитель Петр… И теперь настало время тебе за нас молиться общему Владыке всех, Царю и милостивому Спасителю… И тебе ныне подобает о нас, грешных молиться, чтобы не нашла на нас рука смерти, и рука грешника не погубила нас». И, окончив молитву поклонился преосвященному митрополиту Киприану, архиепископ же благословил его, отпустил в поход против поганых татар; и, перекрестив ему чело, осенил его Христовым знамением, и послал богосвященный собор с крестами, и со святыми иконами, и со священной водой во Фроловские ворота, и в Никольские, и в Константино-Еленинские, чтобы каждый воин вышел благословенным и святою водою окропленным».
И это еще не все. Молитв самому Всевышнему, Богородице и чудотворцу Петру-митрополиту мало. Мало и благословений митрополита Киприана и игумена Сергия. Дмитрию все неймется: «Князь же великий Дмитрий Иванович с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, пошел в церковь небесного воеводы архистратига Михаила и бил челом святому образу его, а потом приступил к гробам православных князей, прародителей своих».
Наконец, помолившись всем заступникам и получив полный комплект благословений, московское войско вышло к Коломне тремя дорогами, зачем-то прихватив с собой «купцов-сурожан десять человек как свидетелей» с поименным перечислением этих «свидетелей» непонятно чего. В Коломне войско конечно же «Архиепископ же коломенский Геронтий со всем своим клиром встретил великого князя в воротах городских живоносными крестами и со святыми иконами, и осенил его живоносным крестом».
Дмитрий устраивает смотр войск на поле у Девичьего монастыря и назначает полкам воевод. В этих назначениях, не играющих никакой роли, так как перед битвой все будет без объяснения причин полностью переиграно, знаменателен только один факт. Третьим по рангу военачальником московского войска после самого Дмитрия Московского и Владимира Серпуховского оказывается Глеб Брянский. Так начинают выходить на передний план Куликовской битвы брянцы — «бренки», как называл их А. Журавель.
Далее происходит нечто весьма странное: «Князь же великий, распределив полки, повелел им через Окуреку переправляться и приказал каждому полку и воеводам: «Если же кто пойдет по Рязанской земле, — не коснитесь ни единого волоса!»». Во-первых, причем тут «если»? Очевидно, что путь следования войска в любом дальнем походе оговаривается заранее, и командованию было точно известно, пойдут ли полки в соответствии с принятой диспозицией по рязанской земле или нет. Во-вторых, если предполагалось идти по Рязанщине, то есть с учетом всей предыстории — вражеской земле, то как можно поверить, что войску запрещено было грабить неприятеля и мародерствовать на вражеской территории? Вся история войн, в особенности средневековых, вопиюще противоречит такой вероятности. Да и вообще, голод — не тетка. Питаться войску чем-то надо.
Однако пора, пора в дорогу! «И, взяв благословение от архиепископа коломенского, князь великий перешел, реку Оку со всеми силами». Но архиепископское благословение (уже третье по счету после митрополичьего и игуменского) благословением, а подстраховаться помощью святых заступников тоже не помешает: «А сам государь князь великий, в пути будучи, призывал родственников своих на помощь — святых страстотерпцев Бориса и Глеба».
«Сказание» впервые дает хоть какие-то, хоть и фантастические, сведения о действиях Олега Рязанского и Ольгерда Литовского во время похода Дмитрия к Дону.
Олег «…начал остерегаться… и с места на место переходить с единомышленниками своими, так говоря: «Вот если бы нам можно было послать весть об этой напасти к многоразумному Ольгерду Литовскому, узнать, что он об этом думает, да нельзя: перекрыли нам путь. Думал я по старинке, что не следует русским князьям на восточного царя подниматься, а теперь как все это понять? И откуда князю помощь такая пришла, что смог против нас трех подняться?»». И тут выясняется, что не иначе как в Троицком монастыре окопался рязанский резидент, так как тщательно скрываемое ото всех посещение Дмитрием Сергия Радонежского — никакая не тайна, о нем уже давно знают в стане врага: «Отвечали ему бояре его: «Нам, княже, сообщили из Москвы за пятнадцать дней до сего, — но мы побоялись тебе передать, — о том, что в вотчине его, близ Москвы, живет монах, Сергием зовут, весьма прозорлив он. Тот сверх меры и вооружил его, и из своих монахов дал ему помощников»».
В свою очередь Ольгерд «…собрал литовцев много и варягов, и жмуди и пошел на помощь Мамаю. И пришел к городу Одоеву, но, прослышав, что князь великий собрал великое множество воинов, — всю русь и словен, да пошел к Дону против царя Мамая, — прослышав также, что Олег испугался, — и стал тут с тех пор недвижимо, и понял тщетность своих помыслов, о союзе своем с Олегом Рязанским теперь сожалел, метался и негодовал, говоря: «… теперь побуду я здесь, пока не услышу о
