ничего не поправишь». Этот случайный рассказ заставил меня задуматься над искренностью ген. Муравицкого, и его настойчивое желание сразу же настоять на создании монархического общества и самому войти в него и, может быть, даже председателем показалось мне подозрительным и я, собрав присутствовавших у Муравицкого на совещании лиц, рассказал им о слышанном мною и просил решить: стоит ли идти на вторичное заседание к Муравицкому, или не стоит, и считают ли присутствовавшие необходимым создание антибольшевистской организации в Сливене, или нет. Единодушно было решено: организацию создать, причем монархическую, генерала Муравицкого не только не приглашать в организацию, но и установить за ним основательную слежку, дабы выяснить, не имеет ли он тайных сношений с красными. Муравицкому объяснить, что-де при настоящем положении, когда правительство преследует противодействие возвращенцам, и при нашем бесправном положении и отсутствии всяких средств у нас образование организации не только не принесет пользы, а, пожалуй, еще и навредит, да еще и людям совсем ни в чем неповинным, т. е. не участвующим в организации. Так и поступили, а нами тайно была организована антибольшевистская монархическая ячейка в составе 7 человек. Слежка за Муравицким дала нам такие неожиданные результаты, что диву дались. Оказалось, что Муравицкий в большом контакте с коммунистами и даже болгарскими, что по ночам и у него бывают подозрительные лица, и он ходит в коммунистический болгарский клуб «Христо Ботев». В дальнейшем было выяснено, что Муравицкий имеет сношения и с большевистской красно-крестовской организацией в Софии. Он распространял газету «Накануне»[339]. Но «9 июня 1923 года правительство Стамболийского было свергнуто, власть взял в свои руки профессор Цанков. Стамболийский был убит. С падением Стамболийского кончилась добрая пора и для коммунистов. Союзы возвращения были закрыты, главные деятели Союза были арестованы или скрылись. Начались аресты и деятельных членов Союза возвращения; их собирали в концентрационные лагери, чтобы потом выслать в Совдепию. И наших сливенских деятелей Союза возвращения прибрали в эти лагери, причем наша организация указала новой власти (и фактами доказала) местных деятелей, в числе коих был и генерал Муравицкий. Всех их выслали в Совроссию, и дальнейшая судьба их нам была неизвестна»[340].
Не случайно В. Х. Даватц и Н. Н. Львов в 1923 г. сделали в своей книге акцент на противопоставлении истинных патриотов сторонниками Третьего Пути «усталым» и «опошлившимся»: «В Париже, среди кадет милюковского толка, сменовеховцев, среди людей, готовых отречься от всего и ничего не признающих, усталых, опошлившихся, – делается такое признание: «Я сделал поход с самого начала, с первых дней Новочеркасска. Наши лишения, наши жертвы кажутся ненапрасными, и я заявляю вам, что, не поколеблясь ни одной минуты, я готов вновь начать тот же поход и проделать его в течение всех трех лет заново»[341].
Поиски Третьего Пути соприкасались с широко распространенными в те годы национал-большевистскими настроениями, порожденными идеей, что вопреки своей воле большевики стихийно творят нужное дело и революционный кризис приведет к «выпрямлению русской исторической линии». Из этих настроений вышло сменовеховство в самых непримиримых правых кругах. Первым проповедником национал-большевизма, или, как он сам его называл, «национал-максимализма», стал князь Ю. А. Ширинский-Шихматов. В своих основных утверждениях Ширинский-Шихматов был продолжателем идейной традиции, основанной на вере в мессианское призвание России. Другой представитель российского зарубежья – В. С. Варшавский считал «первым проповедником» идей сменовеховства, или, как он сам определял, «национал-максимализма», князя Ю. А. Ширинского-Шихматова, по прямой линии потомка Чингисхана, бывшего кавалергарда и военного летчика, а в эмиграции шофера такси. Тот утверждал, что «в России изживается мессианство коммунистическое, но мировой размах остается; на смену идет мессианство сверхнациональное; раскрепощение страждущих и угнетенных; третьим – и последним – этапом (пусть через сто лет) – будет мессианство христианское, православное»[342]. Считая русский народ избранным народом Божьим, Ширинский-Шихматов сравнивал его судьбу с судьбой другого народа, «отмеченного печатью избранничества»[343].
В начале 1930-х годов он издает в Париже сборники «Утверждения», в которых принимают участие не только национал-максималисты, но и представители других оттенков пореволюционной мысли: Н. А. Бердяев, Е. Скобцова (мать Мария), Меньшиков, правые евразийцы, устряловцы Васильев и Таносов, христианские анархисты, полумладороссы, националисты-христиане, неонародники. Об интересе к идеям сборника свидетельствует рост тиража: 1-я книга – 600 экземпляров, 2-я – 1200 экземпляров, 3-я – 1800 экземпляров. При этом важно отметить, что издание выходило без помощи меценатов, исключительно на заработки адептов национал-максимализма. Эта же группа на ротаторе смогла наладить и выпуск журнала «Завтра»[344]. Программа журнала определялась следующим образом: «Наша цель установлена достаточно ясно: устроение нового социального уклада, одновременно антикапиталистического и антикоммунистического, на основе христианской правды. Такова общественная формула утвержденцев»[345]. Вера в мессианское призвание русского народа, социальное раскрытие христианства и утверждение превосходства духа над материей составляли основные элементы идеологии сборников «Утверждения» и журнала «Завтра» национал-большевизма.
При этом идейно близкие сменовеховству идейные течения послереволюционной эмиграции – «Скифы», евразийцы – сходились, по мнению непосредственно наблюдавшего их И. Г. Эренбурга, в одном: гнилому, умирающему Западу противопоставляли Россию с ее высокой духовностью, базирующейся на православии, что было своеобразным отголоском давних суждений славянофилов[346] .
Широкой популярностью среди зарубежного беженства вне его корпораций и групп пользовался «Союз молодой России» («младороссы»), созданный в 1923 г. в Мюнхене. В. С. Варшавский отмечает: «С первого же дня работы съезда обнаружилось полное единодушие всех участников его по основному вопросу о необходимости скорейшего водворения в России ее исконного монархического строя и восстановления в ней власти законного царя из дома Романовых»[347].
Эволюция новых политических сил к концу 1920-х годов показывает, что Союз младороссов после долгих и напряженных усилий пытался превратиться во вторую советскую партию, занимавшую положение революционной оппозиции в отношении к партии правящей. Правящая коммунистическая партия, с точки зрения младороссов, «узурпирует руководство русской революцией». Поэтому они противопоставляли коммунизму надклассовую монархию[348]. Но беда младороссов была в том, что они превратились «во вторую советскую партию» не в России, а в эмиграции. Пышная внешняя атрибутика (форменная рубашка, флаги, присяга, церемонии) и балы привлекали в организацию немало эмигрантской молодежи, беженства. Вступившая в эту партию Н. А. Кривошеина описывала, как они повторяли «вслепую данные советской прессы, <…> что до 1920 г. в России вообще не было промышленности», и, когда она привела несколько общеизвестных фактов – «кто-то возражал, и даже довольно резко», а прочие «признались, что в первый раз это слышат»[349] .
Современные публицисты, используя материалы газеты «Бодрость», особо отмечают, что союз поддерживал великого князя Кирилла Владимировича как императора и даже выступал с лозунгом «Царь и Советы!»[350]. Казем-Бек высказывал смелые мысли, за которые его без великого князя давно бы причислили к большевикам! Многие монархисты, представители беженства видели в этом возмутительное спекулирование именами династии. Но сам Кирилл Владимирович ничего отрицательного по этому поводу не высказывал.
Чекисты из организации «Трест» уверяли младороссов, что «советский народ ждет царя». Вскоре А. Л. Казем-Бек и вовсе перестал скрывать свои связи с советским посольством. Жертвенность многих младороссов в тех условиях превращалась в бесконечную жертву и была лишь использована большевиками для разложения эмиграции.
Сущность же позиции великого князя была изложена им в 1931 г.: «Я всегда был убежден, что коммунизм изживет себя, и на его развалинах вырастут новые живые силы народа, которые и возьмут власть в свои руки. <…> Эти силы выведут Россию на путь возрождения и создадут ей великое будущее. Моя задача и заключается в том, чтобы помочь выявлению этих Русских народных сил» (Младоросская искра, 1931 г., 1 августа, Париж).
Достаточно популярными в эмигрантской среде 1920-х годов были евразийцы. Это идейное течение заявило о себе, когда увидел свет сборник-манифест «Исход к Востоку», вышедший в 1921 г. в Софии. Затем
