30 января на правом фланге армии 120-й корпус разгромил лисскую группировку немцев, овладел г. Лисса и, продолжая наступление в западном направлении, вышел к г. Фрауштадт. Соответственно 21-й корпус во взаимодействии с частями 76-го корпуса полностью ликвидировал группировку противника, вышедшую на коммуникации последнего в район Гросс-Остен, и тем самым восстановил положение на этом участке. За три дня боев, с 29 по 31 января, в районе Лисса и Гюрау было захвачено в плен более 2800 человек, сожжено и подбито 40 танков и самоходных установок, 73 бронетранспортера, 87 орудий. В ЖБД ОКВ 1 февраля 1945 г. отмечалось: «Группа Заукена дальше не продвинулась; намечается переправить ее главные силы на другой берег и затем нанести удар к западу от Одера»[6] .
Тем временем танковая армия Рыбалко уходила все дальше на юг. В своей директиве от 24 января № 0066 И.С. Конев поставил перед 3-й гв. танковой армией задачу: главными силами наступать в направлении Гросс-Стрелиц, Николаи и совместно с 21, 59 и 60-й армиями овладеть Силезским промышленным районом. По решению командующего 3-й гвардейской танковой армией, в первом эшелоне должен был наступать 7-й гв. танковый корпус. В своем наступлении корпус должен был к исходу 24 января полностью пересечь с севера на юг полосу 59-й армии, а передовым отрядом даже выйти в полосу 60-й армии. Левее 7-го гв. танкового корпуса должен был наступать 9-й гв. механизированный корпус. 6-му гв. танковому корпусу было приказано двигаться за 9-м гв. механизированным корпусом во втором эшелоне армии. Параллельно 3-й танковой армии на юг наступал 31-й танковый корпус. Этим маневром сразу нескольких механизированных соединений отсекались коммуникации и пути отхода на запад для группировки противника в Силезском промышленном районе.
Обучение фольксштурмистов. Этим людям в очках и шляпах завтра предстояло выдержать удары советских танков. Преподаватель в повязке со свастикой символизирует «партийное начало» в создании фольксштурма.
7-й гв. танковый корпус после короткого боя за переправы через р. Клодница втянулся в лесной массив западнее Глейвица. Продвижение было медленным. Противник, используя лесные заграждения, огнем артиллерии и минометов сильно затруднял движение корпуса. Шоссе и просеки были под обстрелом его артиллерии и пулеметов, обходы вследствие бездорожья зачастую отсутствовали; сплошной лесной массив стеснял развертывание сил корпуса. Преодоление 30-километрового лесного массива с боем потребовало двух суток, и корпус лишь 26 января выполнил поставленную задачу и пересек полосу 59-й армии с севера на юг.
Двигавшийся параллельно 9-й гв. механизированный корпус, преодолевая сопротивление врага, к исходу 24 января совместно с 31-м танковым корпусом овладел г. Глейвиц и продолжал наступление на юг. С востока навстречу им двигались части 59-й армии, лидировавшиеся 4-м гв. танковым корпусом. Навстречу советским частям в районе Глейвица немецкое командование выдвигало только что прибывшую из Венгрии 20-ю танковую дивизию.
Выход соединений 3-й гв. танковой армии и 1-го гв. кавалерийского корпуса на коммуникации противника привел к тому, что дальнейшие удары этой армии из района Глейвица на Николаи, левофланговых соединений 59-й армии и 4-го гв. танкового корпуса в том же направлении из района Явожно замкнули бы кольцо вокруг группировки немцев в Силезском промышленном районе. Однако от окружения пришлось отказаться.
Впоследствии, выступая на сборах высшего командного состава Центральной группы войск (сентябрь 1945 г.), маршал Конев сказал, что, как показал опыт Будапешта, бои с противником, окруженным в городе и засевшим в каменных постройках и бетоне, как правило, носят длительный и упорный характер. Силезский же промышленный район представляет собой сплошной огромный город заводов и промышленных предприятий, занимающий площадь 40?60 км. Развивая свою мысль, маршал Конев продолжал: «Бывают на войне положения, когда представляются возможности эффективного завершения, с точки зрения фронта, той или иной операции, но это может не соответствовать общим интересам. Есть высшие государственные интересы, и они в данном случае продиктовали соответствующее решение операции»[7].
Действительно, борьба с группировкой противника в насыщенном прочными бетонными постройками промышленном районе могла бы затянуться на длительное время и привела бы к потерям в рядах штурмующих и разрушениям важного в экономическом отношении района. Однако решение не препятствовать войскам противника в их выходе из Силезии было принято не сразу. 26 января командующий 3-й гв. танковой армии писал командиру 7-го гв. танкового корпуса: «Мой начальник, как и я, не находит слов для возмущения таким топтанием. Как будто мы специально даем противнику время на эвакуацию Силезского промышленного района и на организацию обороны. Надо понимать, что в лесу колонной не воюют. У нас получается всегда хорошо, когда мы не встречаем никакого сопротивления, а как только перед нами незначительные силы противника, останавливаемся на месте. Последние два дня я Вас не узнаю. Необходимо как можно быстрее сманеврировать на Граумандсдорф и далее на Гросс-Рауден. По лесу просто вести прочесывание и тщательную разведку, чтобы не оставить танковую засаду противника, который может потом ударить во фланг и тыл… Имейте в виду, что, если мы сегодня не овладеем Рыбником, вся наша предыдущая работа пойдет насмарку»[8]. Справедливости ради следует отметить, что корпусам армии Рыбалко вследствие резкого поворота на юг пришлось действовать с растянутами тылами. Среднесуточный пробег грузовика, подвозившего боеприпасы и горючее частям 3-й гв. армии, составлял 180–200 км.
Тем временем противник все чаще подумывал об отходе. 25 января командующий 17-й армией генерал пехоты Фридрих Шульц первый раз обратился к командованию группы армий с предложением отвести войска из Силезского промышленного района. 26 января Шульц повторил свое предложение и подкрепил его дополнительными аргументами: «отсутствие разрешения на отход будет означать аннигиляцию сил, противостоящих противнику. Мы не только потеряем промышленный район, который не может далее удерживаться, но и особо ценные дивизии»[9]. Командующий 17-й армией также напомнил о возможных последствиях: «в результате потери войск образуется большая брешь, которую нельзя будет запечатать».
Однако немецкое командование все еще надеялось исправить ситуацию. 26 января в район Рыбника начали прибывать первые части 8-й танковой дивизии. Сосредоточение 8-й танковой дивизии на правом фланге 3-й гв. танковой армии и 20-й танковой дивизии – на левом фланге. Фланговые удары двух танковых соединений должны были предотвратить дальнейшее продвижение советских танковых частей. Одновременно на поле сражения появилась дивизия, призванная сдержать продвижение 3-й гв. танковой армии на юг с фронта. Ранним утром 26 января в Рыбнике начали выгрузку подразделения 1-й лыжно- егерской дивизии. Несмотря на своеобразное название этого соединения, она представляла собой пехотную дивизию двухполкового состава, по три батальона в полку. Особенностью вооружения дивизии были трофейные танки Т-34, присутствовавшие в количествах, больших, чем в любом другом соединении на Восточном фронте. На 30 декабря 1944 г. в 1-й лыжно-егерской дивизии насчитывалось 9 боеготовых танков Т-34 и еще 19 в краткосрочном ремонте. «Тридцатьчетверки» входили в состав так называемого «тяжелого лыжного батальона», объединявшего буксируемые противотанковые пушки, самоходные зенитные и тяжелые пехотные орудия. Помимо этого, в лыжно-егерской дивизии были 9 САУ «Штурмгешюц».
СУ-76М где-то в Германии. САУ этого типа в 1945 г. были вторым по распространенности образцом бронетехники Красной Армии после Т-34-85.
После прибытия в район Рыбника 8-я танковая и 1-я лыжно-егерская дивизии пытались сомкнуть фланги и восстановить сплошной фронт. Части 7-го гв. танкового корпуса достигли Рыбника лишь к утру 27 января и завязали уличные бои. 9-й мехкорпус за 26 января продвижения не имел, ведя с противником бой на занятых позициях. 27 января 9-й механизированный корпус занял узел дорог Николаи.
Коридор для выхода из Силезского промышленного района на юг все еще оставался. Генерал Шульц вновь обратился к генерал-полковнику Шернеру с предложением отвести войска. Командующий группой армий на свой страх и риск санкционировал отступление в ночь на 28 января. После этого Шернер позвонил в штаб-квартиру Гитлера и сообщил о принятом решении. Однако вместо ожидаемого взрыва Шернер услышал на другом конце провода голос сломленного, усталого человека: «Да, Шернер, если вы так
