уследить. Восточная Германия меняется на глазах, от нее не отстают Болгария и Чехословакия. В течение какого-то месяца конец прежней системы в Восточной Европе стал свершившимся фактом. Сейчас решается, каким быть Советскому Союзу. То, как разрешится этот вопрос, повлияет на будущий политический облик всего мира
Политически возможны две развязки данной ситуации либо Советский Союз станет частью мирового открытого общества, либо он будет продолжать разваливаться. Мне кажется, это вопрос ближайших нескольких месяцев. Ведь процессы не могут ускоряться до бесконечности, поэтому скорее всего гораздо больше событий произойдет в ближайшие месяцы, чем в последующие годы и десятилетия.
В истории были подобные моменты. Одним из них был 1945 год, другим – 1919-й. Но самая очевидная параллель – с 1848 годом, потому что тогда в последний paз революционная лихорадка охватила сразу многие страны и непосредственное выражение воли народа в значительной степени определило характер правительства. Есть и еще одно сходство с 1848 годом: и тогда, и сейчас волеизъявление народа проявляется в контексте национального вопроса. Однако различные национальные потоки изливаются в общее русло, которое создается стремлением избавиться от гнета со стороны правительства. Это придает национальным движениям всеобщий характер – их связывают узы братства.
Уничтожение старой системы – вопрос более или менее решенный. Сейчас решается, какой быть новой. Удастся ли заменить старые структуры новыми, чтобы различные национальности могли жить в мире – как добрые соседи вместе, на одной земле? Или, может, распад будет продолжаться до тех пор, пока не выльется в гражданскую войну?
К сожалению, если процесс пойдет по линии наименьшего сопротивления, последнее весьма вероятно.
Чтобы создать новую систему, необходимы время и силы, а и того, и другого мало. Я твердо убежден, что только deus ex machina в виде помощи с Запада может сместить чашу весов в сторону конструктивного решения. Этим убеждением я руководствовался в своих действиях, и это я собираюсь доказывать в этой книге.
Степень моего участия в историческом процессе, о котором я здесь говорю, увеличивалась по мере его нарастания. Я начал с робких попыток проковырять небольшие трещины в монолитной структуре коммунистической системы, исходя из убеждения, что для косной структуры даже малеенькая трещина может иметь значительные последствия. По мере того как трещины углублялись и расползались по монолиту, я увеличивал усилия пока, эта работа не стала занимать большую часть моего времени и сил.
До недавнего времени моя роль участника процесса не давала мне возможности публично выражать свои взгляды, потому что роли участника и наблюдателя противоречат друг другу. Противоречие было и внутренним, и внешним. Внешне меня сдерживало то, что скорость распада коммунистических догматов была различна в различных странах и те взгляды, которые уже можно было высказывать в одной стране, были преждевременны для другой. Это ограничение было в значительной степени снято, когда после трагических событий на площади Тяньаньмэнь мне пришлось приостановить деятельность моего китайского фонда, Фонда за открытость и реформу в Китае.
Внутренний конфликт более устойчив. Как участник я действительно был полон оптимизма и горел желанием работать. Было большое интересное поле деятельности, и у меня так все хорошо получалось. Однако как наблюдатель я не мог не испытывать разочарования, потому что время шло, а перестройка не приносила никаких ощутимых результатов. Я боялся, что если я заявлю о своем пессимизме, это можёт помешатъ моей деятельности участника. Поэтому я предпочитал не делиться своими впечатлениями. Этот конфликт разрешила революция в Восточной Германии. Мне как наблюдателю стало ясно, что события развиваются в сторону развязки и, если Запад не изменит радикально свою политику по отношению к Советскому Союзу, в обозримом будущем события в Советском Союзе примут весьма дурной оборот. Я мог бы с достаточной точностью указать на источник грядущих неприятностей: это будет Прибалтика, и вентральной проблемой будет вопрос о местной валюте. Как участнику мне точно так же стало ясно, что если бы я мог повлиять на западную политику, это значительно перевесило бы всю мою деятельность, связанную с фондами. Таким образом, две мои ипостаси слились в одну, и я решил, что не только возможно, но и необходимо заявить о своих взглядах. Отсюда – мое решение написать эту книгу.
Это должна быть «моментальная» книга, потому что времени писать ее – нет. Это справедливо во всех отношениях. События развиваются настолько быстро, что пока книжка будет писаться, она может стать неактуальной. В то же время я так занят в связи с деятельностью моих фондов – в Венгрии, Польше и Советском Союзе (с независимыми филиалами на Украине в Эстонии и Литве), не говоря уже о Чехословакии и Болгарии – и моими попытками влиять на западную политика, что у меня совсем не остается времени писать книги. Таким образом, мне приходится писать и действовать одновременно.
Задача не так невыполнима, как может показаться писать – это и значит действовать, признаем мы это или нет, и, возможно, полезнее для дела призвать, что участник, и наблюдатель одновременно, чем пытаться сохранить искусственное различие между ролями.
Всю сознательную жить меня занимали отношения между наблюдателем и участником, и я изучал их в различных контекстах. В результате сформировалась некая философия, которой я следовал сначала в качестве финансиста, а потом и участника истории.
Однако мои неоднократные попытки сформулировать эту философию были безуспешны. Еще совсем молодым я пытался заявить о своих взглядах в небольшой книге, которая называлась «Бремя сознания», но, написав ее, я понял, что она несовершенна. Затем последовали многократные попытки переписать ее, что-то переформулировать – отказался oт этих попыток я лишь тогда, когда вдруг однажды не смог понять, что написал накануне. Тогда я бросил заниматься абстрактной философией и посвятил себя зарабатыванию денег. Однако желание сформулировать свои мысли не исчезло совсем, и я продолжал возвращаться к нему с разных сторон, по-разному, на различных этапах своей жизни. Наконец, кода я додумался применить свой опыт финансиста, мне удалось прорваться сквозь запутанную паутину абстракций. В книге
Теперь я готов еще раз попытаться сформулировать свою философию в контексте современной исторической ситуации. Философия необходима, чтобы объяснить как мои действия участника, так и мои взгляды наблюдателя. Но мой главный интерес – к самой исторической ситуации. Философия должна занять подчиненное место. Это довольно удачно я для меня, и для моих читателей. Я не могу себе позволить увязнуть в абстракциях. Тем не менее, философия будет играть решающую роль в аргументации. Она должна послужить основой не только для моих объяснений и предсказаний, но также и политики, которую я собираюсь пропагандировать.
Интересно, что теоретическая схема, которая мне нужна, чтобы поместить современную историческую ситуацию в некую перспективу, совпадает с той конструкцией, которую я предложил в «Бремени сознания». Там я пытался противопоставить две социальные системы – открытое и закрытое общества. Я утверждал, что каждой социальной системе соответствует особый тип мышления. Критический тип мышления соотносится с открытым обществом, а традиционный, или догматический, тип мышления соответствует закрытому обществу. Каждая социальная система несовершенна, каждой чего-то недостает – чего-то, что можно найти только в противоположной системе. Таким образом, нужно делать действительно непростой выбор между двумя принципами социальной организации. Мы переживаем особенный момент в истории, момент выбора. От того, какой выбор мы сделаем, во многом будет зависеть будущее человечества.
