месте, я бы вряд ли смог сделать больше. В конце концов, при создании моих фондов я использовал теоретическую схему, которая рассматривает открытое и закрытое общества как две взаимодополняющие альтернативы.
И хотя Горбачев никогда не имел дела с финансовыми рынками, он, кажется, прекрасно знает принципы рефлексивных изменений. И то, что принимающий участие в игре не может наверняка предсказать последствия своих действий, является частью этих правил: вот почему он должен идти на риск. Но я думаю. что Горбачев пошел бы на риск, даже если бы он заранее предвидел, к чему это приведет. В конце концов, некоторые люди, живущие в авторитарном обществе. готовы на все ради таких изменений.
Остается вопрос, как разрешить противоречие между статическим и динамическим анализом? Я уже указал в общем, что статические модели дают искажение, потому что они претендуют на вневременную значимость, хотя история является необратимым процессом. Здесь мы имеем практический пример такого искажения. Очевидно, легкого перехода от закрытого к открытому обществу не может быть. Недостаточно лишь снять ограничения закрытого общества; необходимо создать институты, законы, образ мышления, даже традиции открытого общества. Открытое общество – это комплексная система, более сложная, чем закрытое общество, особенно потому, что его структуры не являются жесткими, а настолько гибки, что выделить их чрезвычайно трудно. Создание такой сложной системы требует времени и энергии, а начатый Горбачевым процесс не дает возможности ни для того, ни для другого.
Революции разрушительны по своей природе. За ними даже может последовать переход от открытого общества к закрытому, что и случилось в России после 1917 года, – но они не могут сами по себе достичь противоположной цели. Обычно требуется длительный период созревания для того, чтобы позитивные результаты революции принесли плоды. В Венгрии за революцией 1848 года последовало примирение 1867 года, а за революцией 1956 года – первые, пробные реформы 1968 года и в 1990 году реабилитация Имре Надя.
Чего сегодня остро не хватает, так это приемлемой теории роста самоорганизующихся сложных систем. Концепция рефлексивности предоставляет основы такой теории, но ей недостает некоторых жизненно важных составляющих, особенно выделяется здесь теория познания (и забывания). Без этого переход от закрытого общества к отрытому не может быть понят, не говоря уже об управлении этим процессом. Я не могу предоставить недостающей здесь теории; я могу лишь констатировать ее отсутствие.
Процесс познания – это не только сбор информации, подобно тому, как натуралист собирает бабочек. Он влечет за собой организацию информации, создание ментальных структур (фреймов, если воспользоваться терминологией из области информатики). Эти ментальные структуры рефлексивно взаимодействуют с субъектами, к которым они относятся, в процессе создания сложной системы, которую мы называем обществом. Открытое общество – это намного более сложная система, чем закрытое общество, потому что закрытое общество предполагает только один законченный фрейм (основной фрейм, говоря на языке информатики), и люди, разрабатывающие свой собственный фрейм, являются источником осложнений, тогда как в открытом обществе наличие автономных элементов предполагает наличие своих собственных структур – это и делает их автономными. Такие элементы нельзя купить в магазине – вот где уже нельзя провести аналогию с компьютерами. Как эти элементы развиваются? Моя схема уже бессильна ответить на этот вопрос. Но очевидно одно – для их развития требуется время, а дефицит времени создает хаос (здесь лучше подходит русское выражение «смутное время»).
Революции – это время хаоса. Теория хаоса на настоящей ступени развития не может оказать большую помощь в понимании революций, но революции могут помочь в развитии теории хаоса. Я думаю, что к системам с мыслящими участниками надо относиться не так, как к системам, нс обладающим разумом (если только разум не распространяется шире, чем мы думаем). Революции в отличие от погоды действуют по другим законам, даже если модели и похожи[21].
Я начал решать проблему самоорганизации и овладения знаниями на практике. Первоначальной целью моих фондов было разрушить МОНОПОЛИЮ ДОГМЫ, но в дальнейшем это вылилось в попытку привнести самоорганизацию в закрытые общества. Сеть нарождающихся фондов сама по себе является прототипом открытой системы, где каждый элемент действует более или менее автономно. К сожалению, данный прототип не был задуман как самообеспечивающийся – ему требуются постоянные дополнительные инъекции денег с моей стороны, хотя предполагается, что организации, которым он хочет оказать поддержку, являются самоокупающимися. За этой моей практической деятельностью не стоит никакой сформулированной должным образом теории.
Моя вневременная модель открытого общества несовершенна, так как она упускает из виду процесс эволюции. Было бы ошибочным считать, что сложная система может вдруг спонтанно начать существовать, хотя отличительной чертой такой системы является то. что она предполагает и одновременно предлагает спонтанную, самопорождающуюся деятельность со стороны ее участников. Вот это и является важным уроком о природе открытых обществ: они представляют собой более высокую, чем закрытые общества, форму общественной организации, и не один Горбачев должен это осознать: западная политическая мысль также игнорирует этот момент.
Когда в пятидесятых годах я впервые сформулировал мою теоретическую схему, я не мог настаивать на естественном превосходстве открытого общества, потому что это было бы чересчур похоже на особое заступничество. Советская система казалась непобедимой, а западный альянс – относигельно слабым. Единственным основанием для моей точки зрения было бы допущение несовершенности понимания,
На этот момент следует обратить внимание потому, что он напрямую связан с политикой. Широко известна точка зрения, что переход от тоталитарного к плюралистическому обществу должен производиться заинтересованными в этом людьми и любое вмешательство извне не только неуместно, но и может привести к обратным результатам. Эта точка зрения неверна. Люди, прожившие в тоталитарной системе всю свою жизнь, могут хотеть создать открытое общество, но у них нет знаний и опыта, необходимых для его построения. Им нужна помощь со стороны для тдго, чтобы претворить их желания в действительность.
Идея помощи противоречит принципу свободной конкуренции, который так широко распространен сегодня в англоговорящем мире. Надо показать, что с принципом свободной конкуренции не все так хорошо. Свободная конкуренция не ведет к оптимальному размещению ресурсов, если не созданы подходящие условия. Это так, хотя отсутствие свободной конкуренции ведет к ужасающе неправильному помещению средств. Рынки – это институты: их нужно сначала создать. Более того, являясь творениями человеческого разума, они обречены на несовершенство.
Я уже обосновывал эту точку зрения, правда в другом контексте, в «Алхимии финансов». Там я показал, что нестабильность изначально заложена в финансовых рынках, а за политическую цель общества надо принять стабильность. Здесь я осмелюсь утверждать, что само по себе преследование частного интереса не приведет к созданию жизнеспособной системы. Только самозабвенная преданность принципам открытого общества может дать ему жизнь, и внешняя помощь должна хотя бы частично мотивироваться искренним стремлением заставить систему работать – иначе ничего не выйдет. Если обратиться к истории, можно обнаружить, что такая бескорыстная энергия вырабатывается именно в критические моменты. Хорошим примером здесь является американская революция.
Я обратил особое внимание на этот пункт в моей статической схеме, когда говорил об отсутствии цели как о пороке открытого общества. А теперь мы можем посмотреть на этот порок с другой стороны. Есть Советский Союз, стремящийся стать открытым обществом, но ему не хватает времени и энергии, которые
