Мы спустились к озеру и прошли по узкой дамбе. Билл шел, с трудом выбрасывая больную ногу и держась за трос, натянутый как поручень. В одном месте вода, лениво пенясь, переливалась через дамбу.
— Я сегодня утром спустил немного воды из озера через мельничное колесо, — сказал он через плечо. — Это — единственное, на что эта проклятая штука годится. Тут несколько лет назад какой-то фильм снимали, вот колесо и осталось. И вон та маленькая пристань. Большинство из того, что они построили, давно убрано, но Кингсли захотел сохранить колесо и пристань. Это, мол, придает озеру колорит…
По деревянным ступеням мы поднялись на террасу дома Кингсли. Билл отпер дверь. В лицо мне пахнуло спертым застоявшимся воздухом, полоски света падали сквозь жалюзи на пол. Гостиная была большой и нарядной, с индийскими ковриками на простом деревянном полу, крестьянской мебелью и маленьким баром с круглыми табуретками в углу. Комната была чисто прибрана. Она не производила впечатления помещения, которое в спешке покинули хозяева.
Мы осмотрели спальни. В двух были одинарные, а в одной — большая двухспальная кровать, покрытая кремовым одеялом. «Это хозяйская спальня», объяснил Чесс. На зеркальном столике стояли янтарные туалетные принадлежности и множество всевозможной косметики. На банках с кремом красовались коричнево-золотистые этикетки компании «Гиллерлейн». Я отворил дверцу стенного шкафа и заглянул внутрь. Шкаф был битком набит женской одеждой. Чесс, прищурившись, наблюдал за мной. Я снова закрыл дверцу и осмотрел нижний ящик. Там стояло по меньшей мере полдюжины пар ненадеванной обуви. Я закрыл ящик и выпрямился.
— Для чего это вам понадобились платья миссис Кингсли? — сердито спросил Билл Чесс.
— На это есть причины, — сказал я. — Миссис Кингсли отсюда уехала, а домой не вернулась. Муж не знает, где ее искать.
Руки Чесса опустились, он сжал кулаки.
— Ах ты, проклятая ищейка! — набросился он на меня. — Ведь вот же: первое впечатление — всегда самое верное! А я-то, дурень, себя уговорил, что ошибся. И, как старая баба, все выложил! Как бедный раскаявшийся грешник! Что я за осел!
— Я умею уважать чужие тайны как и всякий другой человек, — сказал я, обошел его и направился в кухню.
В ней стояли большой комбинированный кухонный шкаф и электрическая плита. Противоположная дверь открывалась в веселенькую столовую с большим количеством окон и дорогим фаянсовым сервизом на столе. Стены были украшены полками с разнообразными цветными горшками, бокалами и английскими цинковыми тарелками.
И здесь было чисто прибрано: ни грязной тарелки, ни пустой бутылки.
Хотя миссис Кингсли и вела весьма свободный образ жизни, но уехала она, не оставив после себя никакого беспорядка.
Я вернулся в гостиную и вышел на террасу, ожидая, пока Чесс запрет двери. Когда он покончил с этим и повернулся ко мне, я сказал:
— Я вас не заставлял изливать передо мной душу, но и не мешал вам это делать. Кингсли не обязательно знать, что его жена путалась с вами. Хотя за этим может крыться и еще что-нибудь, не знаю…
— Ах, шли бы вы к черту! — проворчал Билл, и лицо его оставалось мрачным.
— Да-да, я пойду к черту, но скажите-ка мне: не могло ли так случиться, что ваша жена и миссис Кингсли уехали вместе?
— Мне это неизвестно.
— Может, когда вы отправились на озеро заливать свое горе? Сперва они поссорились, а потом решили выплакаться друг у друга на груди. И миссис Кингсли уговорила вашу жену взять ее с собой. Надо же ей было на чем-то уехать?
Это предположение звучало довольно абсурдно, но он ответил серьезно:
— Ерунда, Мюриэль не такой человек, чтобы плакать у кого-нибудь на груди. Когда господь ее создавал, он забыл про слезные железы. Если уж она и решила бы упасть кому-нибудь на грудь, то только не этой потаскухе. А уехала она на собственной машине. У нее был свой «форд». Моим она не могла пользоваться, потому что у него педали переделаны под мою хромую ногу.
— Да нет, я просто так подумал…
— Если вы еще что-нибудь подумали — выкладывайте!
— Знаете, для человека, только что изливавшего свое сердце первому встречному, вы чертовски обидчивы. Он сделал шаг в мою сторону.
— Хотите попробовать…
— Видите ли, друг мой, я пытаюсь отнестись к вам как к приличному парню. Что же вы так стараетесь доказать обратное?
Он тяжело дышал. Потом руки его опустились, он сделал беспомощное движение.
— Да, знаю, со мной бывает нелегко, — вздохнул он. — Вернемся по берегу?
— Охотно. Только вам не тяжело, с больной ногой?
— Я много хожу. Ничего.
Мы отправились в путь бок о бок, вполне по-дружески. Метров на пятьдесят этого дружеского единства должно было хватить. Дорога, по которой с трудом прошла бы машина, то нависала над берегом, то петляла между скалами. Примерно на половине пути находился второй дом. Третий стоял поодаль от озера, на сравнительно ровной площадке. Оба были заперты и, судя по виду, ими давно не пользовались.
Через некоторое время Билл спросил:
— Так эта тварь, значит, смылась?
— Похоже на то.
— Вы из полиции или частный сыщик?
— Всего лишь частный.
— Она что, с мужиком каким-нибудь снюхалась?
— Вероятно.
— Наверняка! Нетрудно догадаться. Кингсли и сам мог бы до этого додуматься. У нее было много дружков.
— Она их здесь принимала?
Он не ответил.
— Послушайте, а не бывал здесь некий Лэвери?
— Не могу сказать.
— Да вы не думайте, это не тайна. Она сама прислала из Эль-Пасо телеграмму, что уезжает с Лэвери в Мексику. — Я достал телеграмму и показал ему. Он остановился, порылся в карманах, нашел очки и прочел телеграмму.
Вернув ее, он спрятал очки в карман и посмотрел на озеро.
— Доверие за доверие, — сказал я.
— Да, Лэвери был здесь один раз, — сказал он помедлив.
— Он признался мне, что виделся с ней пару месяцев назад, здесь, в горах. И утверждал, что с тех пор ее не видел. Мы не знаем, верить ему или нет. И для того, и для другого есть веские причины.
— А сейчас она не с ним?
— Он говорит, что нет.
— Я думаю, она не станет тратить время на такие пустяки, как замужество, — сказал он. — Она и без этого может отправиться в свадебное путешествие, это скорей в ее стиле.
— Значит, вы не можете сказать ничего определенного? Не видели, как она уезжала и не слышали ничего подозрительного?
— Ничего. А если бы и слышал, то вряд ли бы вам сказал. Может, я и дерьмо, но не до такой степени.
— Ну что ж, спасибо за помощь.
