мельничным колесом под мышкой.
— Надо сказать, что для запуганной девушки вы рассуждаете вполне здраво, — заметил я.
— Я полагаю, что момент для шуток выбран неудачно, — резко вмешался Кингсли.
— Вы уже говорили что-то в этом духе, — возразил я. — Я нахожу, что вы чертовски наивны, предполагая, что я пойду в этот погребок, чтобы отнести деньги лицу, которое, как мне известно, разыскивается полицией.
Его лицо подергивалось.
— Согласен, это определенный перебор, — сказал он. — А вы сами что думаете?
— Если об этом станет известно, мы все трое окажемся сообщниками. Для супруга разыскиваемой женщины и его секретарши найдутся смягчающие обстоятельства. Но то, что уготовано мне, никак не назовешь увеселительной прогулкой!
— Я намерен это компенсировать, насколько в моих силах, — сказал он. — А если она невиновна, как вы утверждаете, то мы не окажемся сообщниками.
— Хорошо, предположим, — возразил я. — Если бы я был убежден в ее виновности, то я бы вообще не стал с вами на эту тему разговаривать. Кроме того, имеется дополнительная возможность. Если я приду к убеждению, что убийство совершено ею, то всегда смогу передать ее полиции.
— Едва ли она станет вам признаваться. Я взял конверт и спрятал его в карман.
Скажет все, если захочет получить деньги. — Я посмотрел на часы. — Если я поеду сейчас же, то успею к пятнадцати минутам второго. В такой час встреча будет особенно уютной.
— Она выкрасила волосы в темный цвет, — сказала мисс Фромсет. — Вы должны об этом знать.
— Вряд ли это поможет мне поверить, что она — несчастная жертва случая. — Я опорожнил свой стакан и встал. Кингсли тоже допил одним глотком, поднялся, снял с шеи платок и протянул его мне.
— Чем это вы заслужили немилость полиции? — спросил он.
— Тем, что попытался реализовать сведения, которые мне любезно сообщила мисс Фромсет. Я разыскивал человека по фамилии Талли, который расследовал дело о смерти Флоренс Элмор. Это и привело к небольшому конфликту. Полиция наблюдала за его домом. Талли был частным детективом, работавшим по заданию Грейсонов.
Глядя на высокую черноволосую девушку, я добавил:
— Вы, вероятно, в состоянии объяснить ему всю ситуацию. В данную минуту не это самое важное. У меня нет на это времени. Вы подождете меня здесь?
— Нет, — покачал головой Кингсли. — Мы поедем ко мне домой и там будем ожидать вашего звонка.
Мисс Фромсет встала и зевнула.
— Нет, я очень устала, Деррис. Я поеду и лягу спать.
— Вы поедете со мной, — сказал он резко. — Вы должны помочь мне, иначе я окончательно сойду с ума.
— Где вы живете, мисс Фромсет? — спросил я.
— На площади Сансет, Бристон Тауэр. Квартира 716. А что? — Она смотрела на меня задумчиво.
— Может случиться, что мне потребуется это знать.
Выражение лица Кингсли было мрачным, а глаза его по-прежнему сохраняли взгляд больного зверя. Я повязал на шею его платок и зашел на кухню, чтобы погасить свет. Когда я вернулся, они оба стояли у двери. Кингсли обнял ее за плечи. У нее действительно был очень усталый вид.
— Ну что же, будем надеяться, — начал он, но не закончил, сделал быстрый шаг ко мне и протянул руку:
— Вы отличный парень, Марлоу. Спасибо.
Я посмотрел на него с недоумением. Они вышли.
Подождав, пока не поднялся лифт и они не вошли в него, я спустился по лестнице в гараж, чтобы снова разбудить мой бедный «крайслер».
Глава 30
«Павлиний погребок» находился в узком доме, рядом с магазином сувениров, в витрине которого поблескивали в свете уличных фонарей маленькие хрустальные зверюшки. Передняя стена погребка была облицована глазурованным кирпичом, в центре был изображен пестрый павлин.
Я вошел в бар и уселся в маленькой нише. Свет был желтым, как янтарь, кожа кресел — красная, столики, стоявшие в нишах, имели крышки из полированного металла. За одним столом сидело четверо солдат, они пили пиво, и глаза их уже порядочно остекленели. Несмотря на пиво, они явно скучали.
Напротив них расположилась небольшая компания из двух дам и двух потрепанных кавалеров, вели они себя шумно, и это был единственный источник шума в погребке. Не было видно никого, кто бы походил на Кристель Кингсли, какой я ее себе представлял. Морщинистый официант положил передо мной салфетку с изображением павлина и поставил коктейль. Потягивая его маленькими глотками, я поглядывал на янтарно-желтый циферблат настенных часов. Пятнадцать минут второго минуло. Один из мужчин, сидевших с дамами, внезапно встал и вышел, второй кавалер спросил:
— Ты зачем его так обругала?
Пронзительный голос ответил:
— Обругала? Вот это мне нравится! Он неприлично себя ведет, парень!
Мужчина ответил скучающим тоном:
— Ну, это еще не причина, чтобы ругаться!
Один из солдат внезапно рассмеялся, потом своей загорелой рукой стер смех с лица и снова утопил взгляд в пивной кружке. Я потихоньку потирал колено. Оно было горячим и распухшим, но, по крайней мере, онемелость прошла.
Вошел продавец газет — маленький бледный мексиканский мальчик с большими черными глазами. Проходя вдоль ниш, он пытался сбыть пару вечерних газет до того как бармен выставит его за дверь. Я купил газету и посмотрел, нет ли в ней интересной уголовной хроники. Ничего такого не было.
Я сложил газету и вдруг увидел стройную темноволосую женщину в длинных черных брюках, желтой блузе и сером пальто, появившуюся неизвестно откуда и проходившую мимо моей ниши, не глядя в мою сторону. Я попытался сообразить, то ли мне знакомо это лицо, то ли мне просто приелся этот стандартный тип чрезмерно стройных, терпких красоток, которых я уже видел тысячами. Она вышла на улицу. Пару минут спустя опять появился мексиканец-газетчик, бросил осторожный взгляд на бармена и направился прямо к моей нише.
— Вас, мистер, — прошептал он, и его большие черные глаза многозначительно заблестели. Он приглашающе махнул рукой и протопал к выходу. Я допил коктейль и пошел за ним. Женщина стояла перед витриной и разглядывала сувениры. Когда я появился, она скосила глаза в мою сторону. Я подошел к ней.
Она еще раз осмотрела меня. Лицо у нее было бледным и усталым, волосы темными. Не поворачивая головы, она заговорила, обращаясь к витрине.
— Пожалуйста, дайте деньги. — Стекло слегка запотело от ее дыхания.
— Сначала я должен убедиться, кто вы.
— Вы же знаете, кто я, — сказала она тихо. — Сколько вы принесли?
— Пятьсот.
— Этого мало. Быстрее давайте их сюда! Я жду вас уже целую вечность.
— Где я могу с вами поговорить?
— Нам не о чем говорить. Вы отдаете мне деньги и идете своей дорогой.
— Не так-то это просто. То, что я сейчас делаю, сопряжено с большим риском. Я желаю в виде компенсации по меньшей мере знать, что происходит и как мне надо держаться.
— Черт бы вас побрал! — сказала она в бешенстве. — Почему он не приехал сам? Я не желаю ни с кем говорить, я хочу лишь как можно скорее уехать отсюда.
