задержан.
Он слушал, ни один мускул на его лице не дрогнул. Когда я кончил, он сделал жест в сторону платка:
— А при чем здесь платок?
— Лейтенант рассматривает его как доказательство, что вы были человеком, который прятался за портьерой.
Кингсли подумал. По-видимому, он еще не улавливал связи между событиями. Он глубже уселся в кресле и положил голову на спинку.
— Рассказывайте дальше, — сказал он наконец. — Как видно, вы знаете, о чем говорите, я — нет.
— Прекрасно, — сказал Дегамо, — теперь поиграем в дурачка. Вы сами увидите, как далеко вам удастся таким образом добраться. Начните с доказательства вашего алиби с того момента, когда вы ночью высадили свою милку перед ее домом.
Кингсли спокойно сказал:
— Если вы имеете в виду мисс Фромсет, то я не отвозил ее домой. Она взяла такси. Я тоже хотел ехать домой, но передумал. И поехал сюда. Решил, что ночной воздух и здешняя тишина помогут мне с этим справиться.
— Ах, не может быть, — издевательски протянул Дегамо. — С чем справиться, позвольте вас спросить?
— Справиться с моими заботами.
— Черт возьми, — сказал Дегамо, — а такая мелочь, как убийство собственной жены, — это для вас небольшая забота, не так ли?
— Мой мальчик, таких вещей вы не должны говорить, — вставил Паттон со своего места. — Так не полагается. Таких вещей не говорят. Вы пока не предъявили никаких доказательств.
— Нет? — резко повернулся к нему Дегамо. — А этот платок, толстяк? Это не доказательство?
— Это даже не звено в цепи, по крайней мере, насколько мне известно, ответил Паттон миролюбиво. — Кроме того, я вовсе не толстый, а солидный.
Дегамо сердито отвернулся от него. Он снова показал пальцем на Кингсли:
— Ну-ка, скажите еще, что вы вообще не были в Бэй-Сити! — произнес он грубо.
— Нет. Я там не был. Зачем мне было туда ездить? Марлоу взялся сам все уладить. И я вообще не понимаю, почему вы придаете такое значение платку. Его же носил Марлоу.
Дегамо как к полу прирос, он был бледен от ярости. Он очень медленно повернулся ко мне, взгляд у него был тяжелым.
— Я еще пока не все понимаю, — сказал он. — Честно, не понимаю. Не могу поверить, что здесь кто- то меня за нос водит. Например, вы. Или нет?
Я сказал:
— Я же ничего не говорил вам про платок, кроме того, что он лежал в том номере гостиницы и что накануне вечером видел его на шее у Кингсли. Большего вы не хотели и знать. Конечно, я мог бы добавить, что позднее я сам повязал его на шею, чтобы женщина, с которой я должен был встретиться, смогла меня узнать.
Дегамо отошел от Кингсли и прислонился к стене у камина. Большим и указательным пальцами левой руки он оттянул свою нижнюю губу. Правая рука вяло свисала, пальцы были слегка согнуты.
Я продолжал:
— Я же говорил вам, что раньше видел миссис Кингсли только на фотографии. А тут требовалось, чтобы один из нас другого узнал. Этот платок достаточно заметен, чтобы исключить всякое недоразумение. Фактически оказалось, что я ее уже один раз видел, хотя когда повез ей деньги, я еще этого не знал. Но я все равно не сразу ее узнал, — обернулся я к Кингсли. — Миссис Фальбрук в доме у Лэвери!
— Вы же, кажется, говорили, что эта миссис Фальбрук — его домовладелица?
— Это она тогда утверждала. Она выдала себя за домовладелицу. И я поверил. А почему я должен был не верить?
Дегамо откашлялся. Вид у него был озабоченный. Я рассказал ему про миссис Фальбрук, ее красную шляпку, истерическое поведение и пустой револьвер, который она держала в руке и отдала мне. Когда я закончил, он осторожно сказал:
— Я не припоминаю, чтобы вы рассказали об этом Уэбберу.
— Нет, я не рассказывал ему. Я не хотел говорить, что уже за три часа до этого был в доме. Что я сначала повидал Кингсли и все ему рассказал, а уже потом известил полицию.
— Полиция останется вам за это вечно благодарна, — сказал Дегамо с холодной усмешкой. — Иисус, я оказался доверчив, как дитя! Сколько вы платите своему частному детективу, мистер Кингсли, за то, чтобы он замазывал следы преступлений?
— Его обычный гонорар, — сказал Кингсли безразличным тоном. — Кроме того, я обещал ему премию в пятьсот долларов, если он докажет, что моя жена не убивала Лэвери.
— Жаль, жаль, что он не сможет заработать эти пять сотен, — с издевкой произнес Дегамо.
— Не представляйтесь глупцом, — сказал я. — Я их уже заработал.
В комнате воцарилось глубокое молчание. Предгрозовое молчание, от которого ждешь, что оно разразится взрывом. Но ничего не происходило.
Молчание сохранялось, оно тяжело и прочно висело в воздухе, стояло, как стена. Кингсли слегка пошевелился в своем кресле. Спустя некоторое время он кивнул.
У Паттона было не более живое выражение лица, чем у куска дерева. Он спокойно наблюдал за Дегамо. На Кингсли он вообще не смотрел. Дегамо уставился на мою переносицу, но не так, будто я находился в той же комнате, а скорее, словно он смотрел вдаль, как смотрят на гору по другую сторону долины.
Прошла целая вечность. Дегамо спокойно произнес:
— Не понимаю, в чем дело. Я вообще ничего не знаю о жене Кингсли. Никогда ее раньше не видел — до вчерашней ночи.
Он опустил глаза и посмотрел на меня недобрым взглядом. Он совершенно точно знал, что я собираюсь сказать. И я все-таки это сказал:
— Вчера вечером вы тоже не ее видели. Потому что она умерла уже больше месяца тому назад. Потому что женщина, которую вы видели мертвой в гостинице «Гренада», звалась Милдред Хэвиленд, а Милдред Хэвиленд стала Мюриэль Чесс. И поскольку миссис Кингсли была мертва уже за месяц до убийства Лэвери, получается, что она не могла его убить.
Кингсли обхватил обеими руками подлокотники своего кресла, но не издал ни одного звука.
Глава 39
Снова воцарилась давящая тишина. Ее прервал Паттон, медленно произнесший:
— Ничего не скажешь, смелое утверждение, не так ли? Вы не думаете, что Билли Чесс узнал бы утопленницу?
— После месяца пребывания в воде? — сказал я. — В платье своей жены, с ее украшениями? С мокрыми белокурыми волосами и неузнаваемо распухшим лицом? А почему он должен был усомниться? Она оставила записку, позволяющую предполагать самоубийство. Она исчезла. Они поссорились, и ее машина и чемодан исчезли вместе с нею. Жена отсутствовала целый месяц. Он ничего о ней не слышал. Он не имел ни малейшего понятия, куда она делась. А потом всплывает это мертвое тело, в платье Мюриэль, с ожерельем Мюриэль, блондинка, примерно ее роста. Конечно, должны были иметься и различия. Если бы кто-нибудь заподозрил обман, эти различия могли быть устранены. Кристель Кингсли была жива, она убежала с Лэвери. Она оставила машину в Сан-Бернардино, послала своему мужу телеграмму из Эль-Пасо. Насколько было известно, она была жива и здорова. Билл Чесс вообще о ней не думал. Он и в мыслях ее не держал. Почему бы и нет?
