подсыхающей крови в коридоре.
Но мне не было нужды чувствовать себя незаконно проникшим: в комнате было полно народу. Робби Джилл стоял так, что почти загораживал от меня Доротею, неподвижно лежавшую в обуви и чулках на остатках ее постели. Два санитара из «Скорой помощи» занимали половину свободного места своими носилками на колесиках. Женщина в полицейской форме и фотограф были заняты делом. Бетти проложила путь через это людское скопление, позвав меня за собой.
Робби Джилл поднял взгляд, увидел меня, кивнул и чуть отступил назад, в результате чего я увидел Доротею. К горлу подступила тошнота, и неистовый гнев охватил меня.
Она лежала на кровати без сознания, истекая кровью, на ее щеке и лбу были глубокие порезы, а губы разбиты в сплошное месиво.
— Сломана правая рука, — диктовал Робби Джилл женщине-полицейскому, делающей запись в блокноте. — Имеются внутренние повреждения… — Он остановился. Даже для доктора это было слишком много. Одежда Доротеи была разорвана, ее старые груди и живот были открыты, на теле обильно кровоточили две резаные раны, одна из которых была столь глубока, что внутренности выпирали сквозь брюшную стенку. Запах крови наполнял воздух.
Робби Джилл достал из своей сумки стерильные повязки и велел всем, кроме женщины-полицейского, выйти. Та сама была чрезвычайно бледна, но осталась на своем посту, а все остальные, в том числе и я, молча повиновались.
Бетти дрожала, по ее щекам катились слезы.
— Я пришла посмотреть, приготовила ли она себе что-нибудь поесть. Она совсем не заботится о себе теперь, когда Валентина нет. Я вошла через заднюю дверь в кухню и увидела разгром… Это ужасно… Я нашла ее истекающей кровью на полу в коридоре, и думала, что она мертва… Я позвонила доктору Джиллу, потому что его номер был записан прямо возле телефона в кухне, и он вызвал полицию и санитаров… Они перенесли ее в спальню. Вы думаете, с ней будет все в порядке? — Ее трясло от переживаний. — Она не должна умереть. Кто мог сделать это?
Я представлял и ставил в фильмах сцены столь же ужасные и даже куда хуже, но кровь, которую мы использовали, чаще всего была губной помадой, растворенной в масле, чтобы она была липкой, а кишки делались из надутой шкурки для сосисок, смертный пот наносился на загримированные сероватой краской лица через распылитель.
Пришли еще люди — видимо, полицейские в штатском. Бетти и я переместились в гостиную Доротеи, где царил такой же, как и в остальных комнатах, беспорядок.
— Кто мог сделать это? — в оцепенении повторяла Бетти. — Зачем кому-либо делать это?
— У нее было что-нибудь ценное? — спросил я.
— Конечно, нет. Просто ее мелкие побрякушки. Безделицы, сувениры. Они порвали даже свадебное фото ее и Билла. Как они могли? — Она подняла обломки рамки, плача от боли, причиненной ее подруге. — И ее прелестная розовая ваза… Она любила эту вазу.
Я уставился на розовые осколки, потом опустился на одно колено и безрезультатно обшарил ковер вокруг них.
«Я положила ключ в розовую вазу в моей гостиной».
Голос Доротеи отчетливо звучал в моей памяти. Ключ от кабинета Валентина, запертого ею, чтобы не дать ее сыну Полу забрать книги.
Яростно, но беззвучно ругаясь, я прошел по коридору и распахнул приоткрытую дверь кабинета. Ключ был в замке. Святая святых Валентина была разгромлена, как и весь остальной дом; все, что можно было разбить, было разбито, все мягкое распорото, все фотографии уничтожены.
Все книги исчезли.
Я открыл стенной шкаф, где, как я знал, Валентин хранил папки, содержащие статьи, которые он писал для газет.
Все полки были пусты.
Бетти, дрожа, коснулась моего локтя и сказала:
— Доротея говорила мне, что Валентин хотел оставить свои книги вам. Куда они исчезли?
Спросите у Пола, автоматически подумал я. Но он не мог нанести такие раны своей матери. Напыщенный, несдержанный человек — верно, но не способный на такую жестокость.
Я спросил Бетти:
— Где Пол, ее сын?
— Ох, дорогой! Он вчера уехал домой. Он не знал… И я не знаю его номера… — Она всхлипнула. — Я не могу вынести это.
— Успокойтесь, — сказал я. — Присядьте. Я найду его номер. Я принесу вам чай. Где ваш муж?
— Играет в кегли до ночи… в пивной.
— В какой пивной?
— Ох, дорогой… В «Драконе».
Все по порядку, думал я, направляясь на кухню. Горячий сладкий чай многих спасал от шока. Никто из представителей властей не остановил меня, хотя казалось, что маленький домик кишит ими. Я принес Бетти чашку на блюдце; она вцепилась в них обеими руками, по-прежнему сидя в кабинете Валентина.
По счастью, телефонная книга старика осталась целой, я нашел там номер «Дракона» и помешал мужу Бетти набрать двадцать очков, попросив его быстро прийти домой. Затем я поискал номер Пола и обнаружил его на полях блокнота, лежащего у параллельного телефона в кухне.
Пол ответил, и я слушал его неприятный голос, успокаиваясь. Если он был дома в Суррее, то он не мог напасть на свою мать, находящуюся в Ньюмаркете, в сотне миль от него, а ведь ее раны были нанесены недавно и еще кровоточили. Если даже она выживет, то вряд ли оправится от потрясения, если на нее напал собственный сын.
Голос Пола звучал потрясенно, как и должно было быть. Он объявил, что выезжает немедленно.
— Я не знаю, в какую больницу они отправят ее, — сказал я.
— Она умрет? — перебил он меня.
— Как я говорил вам, я не знаю. Подождите немного, я попрошу доктора Джилла поговорить с вами.
— Бесполезный человек!
— Не кладите трубку, — произнес я. — Ждите.
Я вышел из кухни и обнаружил, что мужчины в штатском начали наносить на различные предметы порошок с целью обнаружения отпечатков пальцев. Я не решался идти дальше, но тут дверь спальни Доротеи открылась и женщина в форме позвала мужчин помочь выкатить носилки.
Я обратился к ней:
— Сын миссис Паннир у телефона. Вы не можете позвать доктора Джилла, чтобы он поговорил с ним?
Она рассеянно посмотрела на меня и скрылась в комнате Доротеи вместе с санитарами, но, видимо, мои слова она все же передала, потому что Робби Джилл почти сразу же открыл дверь снова и спросил меня, действительно ли Пол на линии.
— Да, — подтвердил я. — Он ждет разговора с вами.
— Скажите ему, что я скоро подойду.
Я передал это Полу. Он был недоволен и нетерпелив. Я велел ему подождать и снова отошел от телефона. Сердясь и тревожась за Доротею и сожалея о пропавших книгах, я был не в состоянии говорить с Полом. Я не мог даже сочувствовать ему. Я был уверен, что не получу книги обратно, пока не привлеку его к суду, но даже при этом условии у меня нет списка того, что было украдено.
Робби Джилл сопровождал Доротею, которую везли на носилках, до самой машины «Скорой помощи», желая проследить, что с ней обращаются бережно. Затем с угрюмым видом он вернулся в дом, прошел по коридору, где я ждал у кухонной двери, шагнул к столу посреди кухни и поднял трубку.
— Мистер Паннир? — спросил он, состроив кислую мину, когда Пол на том конце говорил что-то в ответ.
— Мистер Паннир, — с нажимом произнес Робби, — ваша мать получила несколько ударов по голове. От этих ударов она потеряла сознание. Ее правая рука сломана. И вдобавок у нее ножевые ранения в
