Мы с ним сразу договорились, что погуляем по Ленинграду, потом завалим экзамены и вернемся в полк. Под Ленинградом жил мой двоюродный брат, думал навестить его, посмотреть Питер… и хватит, но разве мог я тогда предполагать, как все выйдет на самом деле…
Восьмого июня нам приказали сдать оружие и имущество и прибыть в штаб полка за предписанием и проездными документами. Нам было стыдно показаться на людях: рваное обмундирование, выцветшие пилотки, разбитые ботинки. Так и поехали. Меня пришел проводить мой двоюродный брат Боря Винокур, он со своим пятиклассным образованием попал служить в полковую сержантскую школу, один еврей на сотню хохлов, и там над ним хохлы здорово измывались… Борис был очень грустный, видно, чувствовал, что видимся с ним в последний раз… В штабе полка мне вручили пакет с предписанием, а сухой паек на дорогу не выдали, и мы с Соколом в Гродно сели на поезд и только через три дня, голодные и злые, приехали в Ленинград… А наша 85-я стрелковая дивизия полностью погибла в летних боях сорок первого года, из окружения вышли считаные единицы. После войны я писал в военкоматы, по месту призыва моих товарищей из нашей учебной роты, пытался найти в Ростове Журавлева и Воробьева, других ребят: Зильбермана, Хайдарова — никого в живых не нашел, все так и остались в документах — пропавшими без вести…
— Что произошло с вами в Ленинграде?
— Вышли из поезда, пошли по городу, спрашиваем у прохожих, кто знает, где военно-медицинское училище? Нам говорят, что это в районе Финляндского вокзала. Нашли, подходим к КПП, а там, оказывается, находится Военно-медицинская академия. Пошли искать дальше, смотрим, идет красноармеец, в петлицах змея, значит, медик, спрашиваем его: «Где училище имени Щорса?» — «Да зачем оно вам сдалось. Поехали к нам, в Кронштадт, будете флотскими врачами». — «Не хотим». — «Тогда поезжайте к Витебскому вокзалу, училище Щорса там рядом». Нашли ЛВМУ, на входе висит транспарант, на котором написано приветствие будущим курсантам училища. Пришли в штаб, сдали пакет с предписанием, а нам говорят: «Завтра вступительные экзамены». Мы сделали вид, что удивлены: «Какие экзамены, нам в полку сказали, что зачислят в училище без них!» — «Будете сдавать экзамены! Это приказ!» Отвели нас в казарму, все блестит, койки стоят, спрашивают: «Голодные?» — «Так точно». — «Тогда пошли в столовую». А эта столовая была на разряд выше любого ресторана — играла музыка, на стенах зеркала, на столах сахар, фрукты по сезону, тарелки с белым и черным хлебом, выбор блюд без ограничений, меню на трех страницах не поместится. Мы были потрясены. А после обеда нас переодели: выдали яловые сапоги, синие галифе, полушерстяные гимнастерки, фуражки. Нам сразу стало здесь нравиться.
Начались экзамены, и третий экзамен я специально завалил, получил двойку, так как уже хотел посмотреть Питер и вернуться в свою часть к ребятам, но вдруг увидел свою фамилию в списках допущенных к мандатной комиссии. На комиссии посмотрели мои документы и спрашивают: «Желаете учиться?». Машинально отвечаю: «Так точно», — зная, что с двойкой не примут.
А на следующий день вывесили список зачисленных на учебу… и там стоит Винокур H.A.…
А училище имени Щорса было с трехгодичным курсом обучения, вот и… съездил Питер посмотреть… Набрали нас в начале июня всего человек 15, все кадровые красноармейцы, нам в строевой части на месте присвоили звания командиров отделений (сержантов) и отправили в штабную канцелярию помогать штабистам оформлять документы и характеристики на июльских выпускников и оформлять вызовы для десятиклассников, уже сдавших вступительные экзамены: «Прибыть на учебу к 1/7/1941». Характеристики писали по трафарету, с обязательными словами «предан делу Ленина — Сталина».
За эту работу нам пообещали каждому по 10 суток отпуска домой.
Через несколько дней из Детского Села вернулся выпускной курс училища, каждый выпускник получил по два кубика в петлицы и звание военфельдшера. И тут… началась война…
Я был зачислен курсантом в 1-ю роту 1-го батальона. В нашем взводе меня и другого кадрового красноармейца Юру Шляхтина назначили командирами отделений, по 15 курсантов в каждом. Шляхтин стал мне настоящим другом, спали на койках рядом. Помню многих курсантов из своего отделения: Ивановский, Белов, Лурье, Анисимов, Коваль, Энтин… 15 августа два батальона курсантов ЛВМУ имени Щорса, примерно 500 человек, были вывезены из Ленинграда. Нас отправили в эвакуацию, в Омск, разместили в крепости, где раньше находились курсанты Омского интендантского военного училища. Интендантов куда-то перевели на окраину, а мы заняли их место. На крепостной стене висела памятная доска писателю Достоевскому.
— Какую подготовку в Омске получили будущие военфельдшеры?
— Весь курс обучения был сжат до 10 месяцев, и в мае 1942 года состоялся досрочный выпуск, наш курсантский набор получил звания и был направлен на фронт. Готовили из нас командиров санитарных взводов. Мы изучали основы ВПХ (военно-полевая хирургия), оказание первой помощи, принципы эвакуации раненых по этапам. Зимой нас вывели в лагеря за двадцать километров от Омска, это место называлось Черемушки, и здесь мы тренировались две недели в эвакуации раненых с поля боя на лыжах, лодочках- волокушах и так далее. Общевойсковая подготовка была в основном возложена на старослужащих курсантов, командиров отделений из кадровых красноармейцев, и свой взвод мы готовили с Юрой Шляхтиным очень тщательно, были требовательными отделенными.
Некоторые теоретические предметы у нас читали преподаватели эвакуированного в Омск Ленинградского мединститута, которым в училище давали паек за их труд. Среди гражданских преподавателей были такие корифеи, как профессор Смирнов, читавший лекции по физиологии, и академик Молчанов, крупнейший специалист по инфекционным болезням.
Наш курс был выпущен 5/1942-го, но меня командование училища задержало. Я считался в училище хорошим и авторитетным командиром отделения, и всех с нашего курса, тех, кто не смог одолеть учебную программу или был залетчиком и завсегдатаем гауптвахты, собрали в группу, человек 15, и мне приказали довести их до выпуска, как выразилось начальство — сделать из них людей. С этой задачей я справился, все прошли экзамены и получили звания, и в начале июля из училища была направлена на фронт очередная команда выпускников — 50 военфельдшеров, и меня назначили старшим этой команды.
По дороге двое дезертировали, один из них был бывший командир учебного курсантского взвода Бархатов, и когда наша команда прибыла в штаб Западного фронта в Малоярославец, то в Сануправлении фронта мне пришлось солгать, написать в объяснительной следующее: «…два человека отстали в связи с быстрым отходом поезда».
Нас определили во фронтовой резерв Санупра, постепенно всех разбирали покупатели из действующих частей, но тут поступил приказ отправить восемь человек в Москву, в Главное санитарное управление Красной Армии, и я был зачислен в эту группу. В Москве нас направили на месячную стажировку в 1-й Коммунистический госпиталь, находившийся на Госпитальной площади, распределили по отделениям, я попал в отделение нейрохирургии, довелось видеть, как оперирует главный хирург Красной Армии профессор Бурденко. Через месяц нас вернули на Западный фронт, откуда направили примерно на три- четыре недели в Калугу, в отделение головного эвакопункта, где мы занимались сортировкой раненых с санлетучек. И здесь тыловая жизнь закончилась, я получил предписание явиться в Санотдел 49-й армии за назначением, откуда меня направили в 352-ю стрелковую дивизию. Прибыли вдвоем: я и военфельдшер лейтенант Воробьев. Начальник санслужбы дивизии майор м/с Моругий, как увидел, что я еврей, его от ненависти аж перекосило. Он отправил Воробьева фельдшером в лыжбат, а меня в 914-й артполк 352-й СД, в минометный дивизион 120-мм. До лета 1944 года я служил в минометном дивизионе на должности фельдшера, и после упразднения миндивизионов в составе артполков стрелковых дивизий я был переведен в санроту 1160-го стрелкового полка, но прослужил там всего несколько дней, пока не оказался в 138-й ОАШР, где провоевал до своего последнего фронтового дня.
— Насколько сложной была работа военфельдшера в артполку?
— Как вам ответить… С пехотой не сравнить, в артполку было намного легче, да и работы поменьше, здесь война была немного иной. Артполк имел двух врачей: старшего врача полка капитана Байбурова и младшего врача капитана Бударина. Это были молодые ребята, зауряд-врачи военного выпуска, проучившиеся в мединституте всего четыре года. Опыта и знаний им явно не хватало, и учились они по- настоящему, как, впрочем, и остальные фронтовые медики, на крови и на своих ошибках, непосредственно в боевых условиях. Байбуров был молодой высокий красавец, по национальности татарин из Казани.
Он страдал эпилепсией, и, чтобы попасть на фронт, Байбуров скрыл от медицинской комиссии свой недуг. Достойный поступок, стоивший ему жизни… Байбуров не дожил до конца войны, в сорок четвертом году он погиб, подорвался на мине. С военврачом Будариным я не ладил, это был бабник, человек без чести и совести… В минометном дивизионе раненых и убитых было обычно немного, 120-мм минометы вели огонь с
