Вот как, например, расценивались в меморандуме Института труда Немецкого трудового фронта в ноябре 1941 года перспективы российской экономики: «Будущая экономика России должна не только полностью зависеть в хозяйственном плане от мощной экономики Запада, не только не иметь никакой военной промышленности, но и подвергнуться глубокой структурной перестройке, чтобы, исходя из вполне очевидных политических соображений, народы России никогда не перешагнули определенного жизненного уровня. В России надо позволить работать только таким предприятиям, продукция которых требует для своего производства лишь низкой и средней квалификации. Закрыть промышленные предприятия, которые предъявляют высокие требования к работающим на них коллективам, как, например, заводы по выпуску оптики, самолетов, локомотивов. С русских не надо требовать квалифицированного труда, чтобы держать их благополучие на этом основании на самом низком уровне. Россиян надо использовать только на добыче сырья, в сельском и лесном хозяйстве, на ремонтных и строительных предприятиях и ни в коем случае – на станкостроительных заводах и верфях, на производстве приборов и самолетов. Огромные естественные богатства России позволяют сохранить нетронутыми природные богатства Германии и Европы. Огромные пространства России позволяют также разгрузить нашу страну от вредных производств. Мы сможем, в частности, закрыть часть немецких металлургических заводов, перенеся тяжесть металлургических производств на Восток. То же самое касается свертывания добычи угля за счет завоза дешевого угля из бывшего СССР».
Допускаю, что несколько утомил читателя длинными цитатами. Но без них в данном случае, увы, совершенно никак. Перейдем к следующему вопросу: возможно, офицеры вермахта – как они станут об этом говорить после войны – наотрез отказывались выполнять приказы о жестоком обращении с местным населением и в свободное от основной работы время копали колодцы в русских деревнях, принимали роды у русских женщин и кормили с ложечки манной кашей русских раненых? Увы, факты говорят об обратном. Поведение вермахта на востоке было таково, что значительная часть немецкого общества до сих пор отказывается в него верить. Организованная в середине 1990-х годов передвижная выставка Гамбургского института социальных исследований «Война на уничтожение – преступления вермахта 1941–1944», убедительно демонстрирующая ответственность германской армии за военные преступления, вызвала в ФРГ целую бурю эмоций, порой весьма негативных по отношению к организаторам мероприятия. Тем, кто желает подробнее ознакомиться с поведением вермахта на советской земле, настоятельно рекомендую прочесть недавно переведенную книгу Г. Кноппа «Вермахт: итоги» и работу А. Дюкова «За что сражались советские люди». Здесь же позволю себе ограничиться выдержками из приказов немецких военачальников касательно войны на востоке.
Э. Гепнер, май 1941 года: «Война против России является важнейшей частью борьбы за существование немецкого народа. Это давняя борьба германцев против славян, защита европейской культуры от московско-азиатского нашествия, отпор большевизму. Эта борьба должна преследовать цель превратить в руины сегодняшнюю Россию, и поэтому она должна вестись с неслыханной жестокостью».
Г. Гот, ноябрь 1941 года: «Восточный поход надо закончить иначе, чем, например, войну с французами. Этим летом нам стало еще яснее, что здесь, на Востоке, сражаются два внутренне несоединимых воззрения: германское чувство чести и расы немецкого солдатского сословия, насчитывающего вековую историю, против азиатского способа мышления и его примитивных инстинктов, вбитых небольшим количеством еврейских интеллектуалов: страха перед кнутом, пренебрежения нравственными ценностями, всеобщего нивелирования, отбрасывания собственной ничего не стоящей жизни… Эта борьба может закончиться только уничтожением одного из противников. Примирение невозможно».
В. Рейхенау, декабрь 1941 года: «Снабжение питанием местных жителей и военнопленных является ненужной гуманностью. Все, в чем отечество отказывает себе и руководство с большими трудностями посылает на фронт, солдат не должен раздавать врагу, даже в том случае, если это является трофеями. Они являются необходимой частью нашего снабжения. Войска заинтересованы в ликвидации пожаров только тех зданий, которые должны быть использованы для стоянок воинских частей. Все остальное, являющееся символом бывшего господства большевиков, в том числе и здания, должно быть уничтожено. Никакие исторические или художественные ценности на Востоке не имеют значения».
Но, может, младшие офицеры и рядовые вели себя иначе? Дневник рядового Эмиля Гольца, 28 июня 1941 года: «На рассвете мы проехали Барановичи. Город разгромлен. Но еще не все сделано. По дороге от Мира до Столбцев мы разговаривали с населением языком пулеметов. Крики, стоны, кровь и много трупов. Никакого сострадания мы не ощущали. В каждом местечке, в каждой деревне при виде людей у меня чешутся руки. Хочется пострелять из пистолета по толпе». Рядовой Вальтер Траве, письмо домой: «Наступил час расплаты, которой мы давно ждали. Большевики скоро будут разбиты, а евреи – уничтожены. Мы их расстреливаем везде, где только обнаружим, несмотря на пол и возраст… Германцы на Востоке должны быть подлинными викингами, и все низшие расы должны быть уничтожены. Мы не имеем права на мягкость и малодушие».
Таких документов сотни и тысячи. Их настолько много, что может показаться, что все военнослужащие вермахта были садистами и убийцами. Разумеется, это не так. И среди генералов, и среди рядовых было немало людей, не одобрявших жестокостей в отношении мирного населения. И все же такие жестокости совершались повсеместно – и по приказу высшего командования, и по инициативе частей. Воля одного человека не могла быть единственной причиной. Сказывалась многовековая традиция отношения к славянам как к дикарям, варварам, которые ненамного лучше зверей.
Своего отношения к русским ни вермахт, ни его главнокомандующий не изменили до самого конца войны. Конечно, когда началась цепочка неудач и поражений, немцам пришлось стиснув зубы терпеть в рядах вермахта и СС формирования, укомплектованные русскими и представителями других «неполноценных» народов. Что ж, в данном случае возобладал трезвый практический расчет – если недочеловеки готовы убивать друг друга, почему бы не предоставить им такую возможность? Какого-то кардинального изменения «славянской политики» Гитлера это не означало.
Миф № 10
«ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ»
Один из самых известных и достоверно установленных фактов мировой истории ХХ века – это то, что Гитлер покончил жизнь самоубийством в своем бункере под зданием Имперской канцелярии в Берлине 30 апреля 1945 года. Показания свидетелей изучены до мелочей, известны все подробности как самого суицида, так и последующих «приключений» останков бесславно почившего фюрера.
В то же время один из самых распространенных мифов ХХ века – это миф о «чудесном спасении» Гитлера. Каких только вариантов не придумали журналисты за 65 лет, прошедших после войны! Гитлер улетел на самолете, уплыл на подводной лодке, в Берлине вообще был его двойник; он доживал свой век в католическом монастыре в Европе, в Латинской Америке, в Антарктиде на секретной базе. Его видели в пятидесятых, в шестидесятых, в семидесятых годах…
Причина появления этих «свидетельств» вполне очевидна. Они позволяют вновь и вновь поднимать скандальную тему на страницах «желтой прессы», привлекая падких до сенсаций обывателей. Примеров таких публикаций можно привести много. Воздействие этого «массированного обстрела» таково, что даже некоторые серьезные историки и журналисты начинают говорить о факте самоубийства Гитлера с оговорками – мол, да, самая распространенная версия именно такова, но…
В связи с этим полезно вспомнить, как обстояли дела в реальности. Безнадежно проигрывая войну, Гитлер 1 апреля 1945 года перенес свою ставку в Берлин. Именно здесь, в подземном бункере под старым корпусом имперской канцелярии, прошли его последние дни. Надо сказать, что советские, да и западные кинематографисты постарались изо всех сил, чтобы «как следует» создать образ этих последних дней. Они рисовали безумные оргии и пьянки, полное разложение и потерю контроля. Тем не менее можно смело утверждать, что это, мягко говоря, преувеличение, специфическое видение художников. На деле в бункере царила все та же дисциплина, что и в любой из ставок Гитлера. Другое дело, что сам Гитлер был уже не тот. Обмякший, как-то разом постаревший, он вызывал у окружающих, как ни странно, уже не страх, не почтение, а отчасти жалость. Все, чего он стремился достичь, рассыпалось в прах. Люди, которых он считал своими ближайшими друзьями, казались ему предателями. Геринг, попытавшийся оттянуть удар на себя, перехватив власть, которой Гитлер уже был не в состоянии пользоваться, был обвинен им в измене. 25 апреля он прислал телеграмму: «Мой вождь! Ввиду Вашего решения остаться в крепости Берлин, согласны ли Вы, чтобы я немедленно принял на себя общее руководство рейхом при полной свободе
