понимание греками появления птицы феникс в Египте только в конце длинного календарного периода, который определяют по-разному – как 500, 540, 654, 1000 или 1461 лет, – похоже, свидетельствует, что в античные времена никакой цапли в Гелиополе не держали, но это не является доказательством для самого раннего периода, более материалистического по мировоззрению [556] .
Укрощенный крокодил Себек-Сухое, которого почитали в Арсиное, получил особую известность благодаря живописному описанию Страбоном [557] его кормления благочестивыми паломниками. Согласно этому автору, «его называли Сухое», так что, по меньшей мере, светские лица римского периода считали крокодила действительным воплощением местного божества Себека.
Змеи, которых считали демоническими созданиями в столь многих странах, были в Египте также предметом особого почитания. Поклонялись многим богиням в образе змей, и они могли, во всяком случае, принимать эту форму. Змея также использовалась как общий иероглиф для слова «богиня». Вероятно, по этой причине рисунки «выпрямившихся змей», стоящих свободно или в святилищах, защищали вход в храмы. Географические списки дают имена главной «выпрямившейся змеи», которую держали живой, возможно, в клетке, при каждом важном святилище нома, очевидно, потому, что каждому священному месту полагалось иметь духа-покровителя этого вида наряду со священным деревом. Храм в Дендере имел даже восемь священных змей с заботливо указанными именами, хотя неясно, были ли это живые рептилии или только их изображения [558]. Мумифицированные лягушки, рыбы и скарабеи, вероятно, скорее связаны со священностью тех мест, о которых мы будем говорить ниже.
Египтяне исторического периода плохо понимали фрагменты древней религии, сохранившиеся в этих останках животного поклонения. Мы можем тем не менее утверждать, что их объяснение этого феномена как воплощения богов содержит отчасти верное представление, если оно лишено космических теорий. Неудовлетворительное качество материала, имеющегося в нашем распоряжении, однако, создает слишком много трудностей при разрешении вопроса, почему невозможно доказать поклонение живому воплощению для каждого божества, которое представлено на монументах в форме или целиком, или частично животной. Приходится удивляться, почему редко упоминают, например, священного сокола или соколов Гора в Эдфу (который никогда не имеет человеческой формы). Можно попытаться объяснить это несоответствие космической ролью, которую этот важный бог приобрел в очень ранний период, после чего удалился с земли. Можно было бы также предположить, что собака Анубиса и волк Офоиса несколько утратили свое величие, когда эти божества присоединились к космическим представлениям цикла Осириса. С другой стороны, Нех-бет и Хекет, например, так и не стали настолько космическими божествами, что это объяснило бы нам, почему не известно ничего определенного относительно культа их животных – грифа и лягушки. Таким образом, трудно сказать, почему многочисленные местные животные культы оставили только полустершиеся следы, в то время как другие выжили в довольно примитивной форме. Было бы неправильно проводить различие между такими модернизированными или полузабытыми культами и теми немногими священными животными, которые, благодаря большей важности их городов, выдвинулись и стали объектом поклонения по всему Египту. Это стало бы повторением ошибки Страбона [559], который рассматривал не столь понятных животных как просто священных, не божественных. Мы уже видели, что расстояние между священными, символическими животными и теми, которых объявляли подлинными воплощениями божества, было слишком ничтожным для египетского разума. И космические интерпретации выдающихся животных равным образом не устанавливают общего различия. Эти объяснения, как мы видели выше, подозрительно одинаковы и, таким образом, выдают влияние более позднего периода [560]. В эту эпоху, ищущую богов в природе и на небе, во многих местах были утрачены животные культы, хотя древние рисунки и имена все еще выдавали варварское происхождение местных богов. Лишь кое-где местная традиция оказалась достаточно сильной, чтобы сохранить древний культ без слишком большой модернизации.
Другая проблема возникает, когда мы рассматриваем священность всех видов животных как контрастирующую с индивидуальной священностью, о которой мы до сих пор говорили. Она могла быть местной или всеобщей. Античные писатели с сарказмом рассказывают, как какой-нибудь вид животного – крокодила, например, – почитали в одном номе, в то время как в соседнем номе его считали даже проклятым и преследовали. В большинстве примеров подобного характера мы видим, что изначальная священность индивидуального животного распространялась на вид. Родственники бога также, похоже, заслуживают поклонения. Этим объясняется, что к некоторым созданиям, будь то дикие или домашние любимцы, относились с большим или меньшим благоговением во всей стране. Так, например, греки утверждают, что ибис (Тота), сокол (Гора) и кошка (Бастет) повсеместно считались настолько неприкосновенными, что даже непреднамеренное убийство их каралось смертью (толпа обычно линчевала оскорбителя). Их кормило население или официальные лица, и после смерти их бальзамировали и хоронили в коллективных гробницах [561], некоторых клали в центральные гробницы столицы нома, в то время как мумии отсылали со всей страны в самое важное место почитания. Кошек, например, обычно хоронили на громадном кладбище, посвященном в особенности им, в Бубасте. Совершенно верно, что этих животных рассматривали как просто священных, а не божественных, так что они не получали молитв и приношений. Но народный разум часто не мог заметить столь тонкого различия и действительно считал таких священных созданий «богами». Этот культ целого вида приобрел повсеместный характер только в самый поздний период и, похоже, развился постепенно из местного, менее интенсивного поклонения. С другой стороны, это вновь свидетельствует о возврате к каким-то примитивным идеям. Точно так же, когда змей, обитающих в доме, кормит владелец, желание обрести защиту с помощью таких демонических существ объясняется самым примитивным анимистическим представлением. Однако, когда мы узнаем, что нельзя было есть различные виды рыб, не всегда ясно, основывался ли этот запрет на их священности или на проклятии [562]. Мумифицирование рыб свидетельствует об их священности только в более поздний период.
Сказочные существа, которые, как считалось, населяют пустыню, принадлежали, конечно, к области сверхъестественного и образовали переход к бесконечному числу странно перемешанных форм, которые более очевидно принадлежали к миру богов, населяя небо или подземный мир. Более того, можно предположить, что земные существа, которых, как казалось наделенным фантазией охотникам, они видели в пустыне или в горах [563], такие как гриф, химера (крылатый леопард с человеческой головой, выступающей из его спины) и лев или леопард с шеей змеи, столь популярные в доисторический период, были полузабытыми воспоминаниями об изображениях, которым когда-то поклонялись, так же как бык с двойным лицом (рис. 2,
Это подводит нас к вопросу, как давно предметом поклонения стали люди. Самым ярким примером поклонения человеческим созданиям были цари [564]. Каждого фараона объявляли воплощением бога. Согласно превалирующей официальной теории, фараон был «формой», или «двойником», или «душой», или «живым представителем» и пр. бога-солнца, многочисленных душ этого божества. Будучи живым образом солнца, царь мог также заявить, что у него самого много «душ» или «двойников» (ка), число которых доходило до четырнадцати [565]. Соответственно мы находим такие царские имена, как «Непоколебимый в виде бога-солнца» (Men-kheper-re, то есть Тутмос III) или «Прекраснейший из воплощений бога-солнца» (Nefr-khepru-re, то есть Аменхотеп IV до его ереси) и пр. Пышные титулы монархов, вроде «добрый бог» и пр., были не просто поэтическим образом, но их значение воспринимали совершенно буквально. «Храмы-рождения» воздвигали, чтобы увековечить рождение каждого нового царя и описать и прославить в надписях и рисунках идею и приход
