в небе полумесяц. Все небо вокруг него было усыпано мелкой, как соль, звездной пылью.
Сарматов лежал на носилках, стараясь не шевелиться, и смотрел в это черное звездное небо, прислушиваясь к каждому звуку, к каждому шороху.
Где-то высоко в горах слышалось леденящее душу завывание одинокого, должно быть, матерого волка. «Наверное, он потерял счет времени и до сих пор ищет себе подругу, чтобы продолжить с ней свой волчий род», – подумал Сарматов.
От волчьего воя проснулись верблюды. Один из них шарахнулся в сторону и начал тихо урчать. За ним второй, третий… Через какую-то минуту уже все стадо находилось в диком возбуждении.
– Ну, что еще случилось?! – из палатки выбежал молодой погонщик, тот самый, который разговаривал со стариком утром. Он начал успокаивать верблюдов.
Животные постепенно угомонились и снова заснули.
– Шайтан бы взял этого проклятого волка! – злился парень. – Никак не даст нормально поспать!
Но и он через минуту возвратился в свою палатку.
– Ладно, хватит валяться, надо попробовать встать! – еле слышно прошептал себе под нос Сарматов.
Каждое движение губ, каждый глубокий вздох доставляли майору невыносимую боль. К тому же родной голос, его собственный голос казался Сарматову каким-то чужим, неестественным, стариковским.
Неподалеку на небольшой возвышенности горел костер. Вокруг этого костра сидели двое с автоматами и курили кальян. Даже в темноте было видно, что наркотическая «дурь» уже начала оказывать на них свое действие.
Нащупав в темноте какую-то палку, Сарматов, опираясь на нее, с огромным трудом поднялся на ноги. Сразу закружилась голова, застучала кровь в висках.
– Ничего, ничего, все нормально… – прохрипел он, сцепив зубы от боли. – Все хорошо, прелестная маркиза. Все хорошо, все хо-ро-шо…
Ноги его за те дни, пока он пролежал в повозке, занемели и не хотели слушаться. Но Сарматов заставлял себя делать шаг за шагом, при этом то и дело оглядывался по сторонам.
– Мне ведь совсем не больно. Мне абсолютно не больно, – сипел он, стиснув зубы. – Это же мне только кажется… Все хорошо, прелестная маркиза. Все хорошо, все хо-ро-шо…
И действительно, словно поддавшись его уговорам, боль начала постепенно отступать, только изредка кинжально впивалась в тело, застилая глаза темной пеленой.
Но Сарматов уже не обращал внимания на боль. Он, в общем-то, привык к ней за то время, пока занимался своей нелегкой работой. Поэтому майор продолжал идти, медленно передвигая ноги, настороженно озираясь по сторонам.
Часовые безучастно посмотрели на него мутными глазами и о чем-то продолжили говорить дальше, весело улыбаясь. «Дурь» уже достаточно затуманила их мозги. Сарматов улыбнулся им в ответ и прошел мимо. Охранники сразу же забыли о нем и тут же вернулись к своей «соске».
Лагерь спал. Только изредка какой-нибудь из переминающихся с ноги на ногу верблюдов звенел сбруей или кто-то приглушенно вскрикивал в палатке, должно быть, увидев дурной сон.
Неуклюже продвигаясь между чернеющих в ночи палаток, Сарматов случайно споткнулся о камень и полетел на землю, вскрикнув скорее от неожиданности, чем от боли.
Оставалось каких-нибудь пять секунд на то, чтобы откатиться в кусты. Как только он успел спрятаться за ветками, из палатки вышел человек и настороженно начал озираться по сторонам.
Сарматов узнал его – это был тот самый человек, который о чем-то говорил сегодня со старым погонщиком. И раньше Сарматов тоже его видел. Видел тогда, у блокпоста, перед тем как потерял сознание. Американец еще заплатил тогда этому человеку деньги.
Внезапно Сарматов вспомнил его имя – Али-хан.
Затаив дыхание, майор следил за этим человеком. Али-хан долго и внимательно вслушивался в ночную тишину. Потом медленно направился в сторону кустов. Остановившись буквально в нескольких метрах от Сарматова, он расстегнул штаны и стал мочиться.
Помочившись, Али-хан еще раз оглянулся по сторонам и медленным шагом направился обратно в палатку.
– Странно… – пробормотал Сарматов. – Что-то здесь не так…
Выбравшись из кустов и уже совсем не обращая внимания на боль, он осторожно подобрался к палатке.
Али-хан сидел на небольшой подушке, скрестив ноги по-турецки, и пересчитывал деньги, то и дело слюнявя толстые заскорузлые пальцы. Доллары мелькали в его пальцах-сардельках с бешеной скоростью, словно карты в руках у профессионального шулера. Али-хан так увлекся своим занятием, что не заметил, как к небольшой щели припал чей-то глаз.
Посчитав деньги, пакистанец аккуратно сложил их в стопку, перетянул ремешком и спрятал в широкий кожаный пояс с множеством кармашков для обойм, какие носили еще в англо-бурскую войну.
Спрятав доллары, Али-хан внимательно оглянулся по сторонам, что-то бормоча на фарси. Сарматов, опасаясь, как бы пакистанец не заметил его, отстранился от щели.
Тем временем над высокими, заснеженными пиками гор уже начинал брезжить рассвет.
Али-хан между тем достал какой-то небольшой блестящий предмет, напоминающий милицейскую рацию. Вынул из металлического коробка несколько проводков и присоединил их к этому предмету. Потом он извлек из ящика маленький черный зонтик.
– Связь?! – пораженно прошептал Сарматов. – Космическая связь?! С кем же это, интересно?
Вынув из-за пазухи бумажник, Али-хан извлек из него маленькую карточку, похожую на кредитку, аккуратно вставил ее в специальное гнездо и нажал на кнопку.
Раздался короткий писк. Пакистанец вздрогнул и снова оглянулся по сторонам. Потом он достал небольшие наушники и подключил их к аппарату.
– Агент… – тихо прошептал себе под нос Сарматов. – Черт меня побери, он же агент. Вот только чей?
Однако узнать это Сарматову не удалось – неподалеку раздались мужские голоса. Майор, стиснув зубы, откатился за небольшой валун и замер, стараясь не дышать.
Оказалось, что это были те самые часовые, которые курили кальян у костра. Теперь они, шатаясь, брели по тропинке и протяжно пели какую-то песню. Им, по всей видимости, было неимоверно весело, поскольку всю округу оглашал их утробный смех.
Один из охранников вдруг сел на валун, за которым прятался Сарматов. Прямо перед глазами майора оказался грязный, местами порванный халат и расстегнутая кобура, из которой торчала рукоятка пистолета…
– Ну, как ты себя чувствуешь сегодня? Надеюсь, что за ночь ты не умер, – старик Мутталиб-ака нагнулся над своим подопечным и легонько потряс его за плечо.
К его великому облегчению, перебинтованный человек не умер, а спал крепким сном.
– Ну спи, спи… – старик покивал, тяжело вздохнул и наконец поднялся с колен. – Мои двое сейчас тоже спят. Только ты проснешься, когда есть захочешь, а они никогда не проснутся…
Сарматов незаметно открыл глаза и проводил старого моджахеда взглядом. Чем-то он удивительно был похож на того старика Вахида, которого казнил Абдулло. Все старики чем-то похожи друг на друга, подумал Сарматов, будто бы время стирает черты индивидуальности с их лиц, оставляя лишь следы горестей и лишений.
А солнце уже показалось над горами. Из палаток один за другим стали вылезать босые люди. Каждый расстилал маленький расшитый коврик, становился на колени и начинал совершать свой утренний намаз.
Через час караван снялся со стоянки и опять медленно, как огромная сороконожка, пополз вверх по узкой горной дороге…
Москва. Госпиталь имени Бурденко
3 июля 1988 года
Большая, коек на двадцать, палата была набита безрукими, безногими, перетянутыми бинтами и лежащими под капельницами людьми. Все они что-то делали, дабы скоротать тоскливое больничное
