строить предположения, мучиться, думать? Что он, Владимир, знал о Софье, о ее мыслях, мечтаниях, о ее душе? Что было между ними, кроме долгого ночного разговора возле костра? Даже поцеловать Софью ему ни разу не пришлось… Прав Северьян: ничего не вернуть. Владимир никогда не узнает, что творилось в сердце Софьи, отчего она не ответила на его письма, и какая нить связала ее с Мартемьяновым и надолго ли. Нужно перестать думать о зеленоглазой девушке с темными кудрями, ворвавшейся однажды дождливым вечером в его душу и до сих пор не покинувшей ее. Нужно перестать… Да. Если бы еще только знать – как…
Два часа спустя, когда весь вагон уже спал, к дверям купе, которое занимали «братья Черменские», приблизилось привидение в длинном макинтоше, со свечой в руке. Оно передвигалось очень ловко, бесшумно ступая узкими босыми ногами и шепотом ойкая, когда воск свечи капал ему на пальцы. Дверь купе, к радости привидения, была не заперта, и оно осторожно проскользнуло внутрь. Прикрыв ладонью огонек свечи, осмотрело двух спящих мужчин. Медленно прокралось к столику и аккуратно взяло с него потрепанную кожаную записную книжку. Перелистало, удовлетворенно вздохнуло, спрятало ее под мышкой и уже шагнуло было к двери, когда с одного из диванов поднялась всклокоченная голова. Ровным, слегка насмешливым шепотом Северьян поинтересовался:
– Дверью промахнулись, барышня?
Ирэн (это, разумеется, была она), опустив свечу, молча, без страха посмотрела на парня. С минуту, казалось, думала о чем-то. Затем жестом пригласила Северьяна выйти из купе. Тот без единого звука вскочил на ноги и босиком пошлепал в коридор. Владимир на диване напротив даже не шевельнулся.
– Как тебе удается так спать? – почти восхищенно спросила Кречетовская, глядя в скуластое лицо Северьяна. – Ведь ты спал, не правда ли?
– Вполглаза… Привык.
– И что, даже после сильной усталости?..
– Подыхать буду – а проснусь, жисть такая моя, – объяснил Северьян. Почесав обеими руками встрепанные волосы, усмехнулся: – Вы мне зубы не заговаривайте, барышня. Чего нужно-то было?
– Только вот это, – ответила Ирэн, показывая записную книжку. – Северьян, милый, я понимаю, что так поступать непорядочно, но… другой возможности у меня не будет. Я должна знать…
– Чего это вам знать понадобилось? – разом напрягся Северьян.
– Как можно больше о… Владимире Дмитриче. Мне кажется, ты понимаешь, что я имею в виду.
Северьян поскреб затылок, проворчал:
– Скорая вы какая… Ну а ежели ему того не надобно?
Кречетовская пожала плечами и слабо улыбнулась.
– Что ж… Значит, завтра Владимир Дмитрич выскажет мне все, что думает о моем воспитании… вернее, о его отсутствии… и прервет наше знакомство. В любом случае он ничего не потеряет, верно?
– Хм… Ну, верно, – неуверенно подтвердил Северьян.
– Так позволь мне прочесть это, – решительно сказала Кречетовская, кладя маленькую ладонь на его плечо. – Надеюсь, мне удастся вернуть книжку на место до… вашего пробуждения. Если же нет… Клянусь, Северьян, я все возьму на себя. Буду уверять, что ты спал, словно владимирский тяжеловоз…
– Поверит он вам, как же, – мрачно буркнул Северьян. Он все еще колебался, переводя узкие глаза с лица девушки на кожаную книжку, которую она сжимала в руке. Ирэн молча ждала, без жеманства, без заискивания, прямо глядя в его лицо. Наконец, Северьян шумно вздохнул. Медленно выговорил:
– Может, оно и впрямь лучше будет… Я ему тыщу разов повторял, так не слушает… А чего дожидаться?.. Дело ясное, не воротится она, так жить-то все едино как-то надо… Ладно, барышня, делайте как знаете. Не видал я вас. Могу я раз в сто лет поспать по-людски, могу или нет?!
Ирэн широко улыбнулась, блеснув из темноты зубами. Приподнявшись на цыпочках, ласково взъерошила ладонью жесткие, курчавые волосы стоящего перед ней парня:
– Северьян, милый, спасибо! Я твоя должница!
– Ла-а-адно… на том свете угольками сочтемся… – проворчал изрядно смущенный Северьян, шагая к двери купе. – Бежите уже к себе, пока полвагона не разбудили. Ох и будет мне завтра на орехи…
На другой день Владимир проснулся рано: солнце едва встало и, красное, словно заспанное, спешило за вагоном, продираясь сквозь голые ветви осеннего леса за окном. Монотонно стучали колеса, из-за запертой двери был слышен голос служителя, разносящего по купе утренний чай. Владимир встал, оделся, нашел в кармане папиросы. Северьян, к его крайнему изумлению, еще спал, накрывшись с головой своей чуйкой; причем не только спал, но и храпел, чего за ним сроду не наблюдалось. Владимир даже забеспокоился, не заболел ли он (чего тоже не случалось никогда в жизни), и уже хотел подойти пощупать лоб друга, когда дверь купе медленно приоткрылась, и вошла Кречетовская. Забыв поздороваться, Черменский удивленно посмотрел на нее. Ирэн слегка покраснела.
– О, простите, Владимир Дмитрич… Доброе утро… Я, разумеется, должна была постучать, но… но я полагала, что вы еще спите, и…
– Что-то случилось? – встревожился он.
– Нет… ничего. Просто я принесла ваше имущество.
Ирэн протянула Владимиру записную книжку в кожаном переплете. Машинально он взглянул на столик, где вчера ее оставил. Там, разумеется, было пусто. Владимир молча перевел взгляд на Ирэн.
– Я представляю, что вы теперь думаете обо мне, – серьезно произнесла она, кладя книжку на диван рядом с ним и жестом отвергая предложенную папиросу. – Поверьте, я… не всегда так веду себя. Для меня это был героический поступок.
– Каков же его смысл? – невесело усмехнулся Владимир. – Мы мало с вами знакомы, интересен вам я быть никак не могу…
– А вот в этом вы ошибаетесь, Владимир Дмитрич, – тихо возразила Ирэн, садясь рядом. – Если б вы были мне неинтересны, я бы не стала так по-свински себя вести, честное слово. Вы, вероятно, не поверите, но я первый раз в жизни без спросу взяла чужие личные записи.
– Для чего вам это было нужно? – Голос Владимира, против его намерений, прозвучал резко, но Ирэн, ничуть не обидевшись, грустно улыбнулась:
– Единственно для того, чтобы узнать вас ближе. Мне всегда говорили, будто я хорошо разбираюсь в людях. И мне показалось, что, даже если мы подружимся, вы вряд ли расскажете то, о чем я здесь прочла. Это было… очень увлекательное чтение. И я рада, что не ошиблась: у вас в самом деле незаурядный талант. У меня в Москве много знакомых в редакциях. Хотите быть моим протеже?
Владимир молчал, не зная, что ответить. Благодарил про себя бога за то, что его каракули в книжке не оказались личными в полном смысле слова: это был своего рода путевой дневник, где наспех описывались их с Северьяном похождения в течение последних пяти лет. Ни о Софье, ни о других женщинах там не говорилось; правда, довольно подробно обрисовывались обстановка и нравы нескольких крымских борделей, но вряд ли такие подробности могли шокировать «поручика Германа», виновато поглядывающего на него из-под полуопущенных ресниц.
– Что ж… Что сделано, то сделано, – помолчав, сказал Черменский. – Были б вы мужчиной – тогда бы…
– …вы дали мне в морду, – закончила Кречетовская. – Это само собой разумеется. Но как же вы обойдетесь с беспардонной журналисткой?
– Право, не знаю, – честно ответил Владимир. – Просто вперед буду лучше прятать свои письма.
– А вот письма ваши меня не интересуют, – довольно холодно произнесла Ирэн, поднимаясь. – До такого я, к счастью, еще не докатилась. Записку, которая вложена в книжку, я не открыла, на этом могу поцеловать крест. Еще раз прошу извинения, через два часа – Москва, встретимся в ресторане.
Не глядя больше на Владимира, она быстро вышла из купе и прикрыла за собой дверь. Черменский проводил девушку глазами, озадаченно усмехнулся. Положил записную книжку на стол. Посмотрел на диван напротив и негромко велел:
– Перестань храпеть, артист. Поднимайся немедленно.
Храп прекратился, но Северьян из-под чуйки не появлялся.
– Вылезай, говорю, паршивец! Какого черта, я спрашиваю, тебе это понадобилось?
– А-а-а-уав… – раздался протяжный зевок, и из-под ворота чуйки выползла сонная физиономия. – Доброго утра, ваша милость… Вы чего, поднявшись уже? Который час-то?..
