Благие намерения

людям, твои дела будут Божьими делами. Не умаляй самого себя, непрерывно лелея собственную веру и собственные сомнения. Ты не можешь желать ясности, надежности, понимания. Попробуй осознать, что Бог есть часть своего Творения, точно так же, как Бах живет в своей си-минорной мессе. Ты интерпретируешь нотную запись. Иногда она бывает таинственной, это неизбежно. Тогда ты даешь звучать музыке — и являешь миру Баха. Читай ноты! И по мере сил играй по ним. Но не сомневайся в существовании Баха и Создателя.

Трубка погасла, и профессор обрывает свой монолог. Он останавливается и пытается ее разжечь, раз, другой, наконец-то. Хенрика бьет дрожь, но не от утренней прохлады и мелкого дождя.

Натан Сёдерблюм. И при этом ты не имеешь права требовать совершенства. Гневаться на жестокость Творения бесполезно. Бессмысленно требовать ответственности. Твоя задача — быть конкретным. Не затевай судебного процесса с Богом. На этом сломала зубы не одна мудрейшая голова в мировой истории. По-моему, дождь припустил всерьез.

Они сворачивают к церкви и заходят под арку. Хенрик прислоняется спиной к шершавой стене.

Хенрик. Я в тюрьме. И боюсь, что это пожизненное наказание, хотя никто ничего не говорит.

Натан Сёдерблюм. Это тоже неважно.

Хенрик. Неважно?

Натан Сёдерблюм. Да, сын мой. Неважно. Мне кажется, ты способен на глубокую преданность. Мне думается, что в тебе кроется сокровенное желание принести себя в жертву, только ты не знаешь как. Тебе мешает ощущение собственной никчемности. Ты сам себе враг и тюремщик. Выйди из тюрьмы. К своему удивлению, ты обнаружишь, что препятствий на твоем пути нет. Не бойся. Действительность за стенами твоей камеры не так ужасна, как твой страх там, внутри запертой темной комнаты.

Хенрик (едва слышно). Что я должен делать?

Натан Сёдерблюм. На следующей неделе мне придется поехать в Лондон на конференцию. Я вернусь в конце июня, свяжись со мной. Может быть, я ошибаюсь, но если все обстоит так, как я предполагаю, впереди брезжит скорое разрешение твоих проблем.

Хенрик (падает на колени). Благословите меня!

Натан Сёдерблюм. Нет, не так. Встань!

Хенрик (хватает его за руку и целует). Благословите меня!

Натан Сёдерблюм. Встань. Ты сделал первый шаг к свободе. Я сейчас уйду, а ты останься. Поплачь, если тебе хочется. Я оставлю тебя.

Хенрик. Профессор, вы ведь не знаете ни как меня зовут, ни кто я.

Натан Сёдерблюм (отойдя, оборачивается) . Я знаю, как тебя зовут. Да благословит тебя Господь.

Карин Окерблюм принимает решение, проводит в жизнь запланированные акции и несет ответственность за свои поступки. Не обращая внимания на ноющее предчувствие приближающейся беды, она отправляется в конце мая в Швейцарию, чтобы забрать дочь и предпринять с ней путешествие во Флоренцию, Венецию и Рим. В Амальфи предполагается передохнуть несколько недель у друзей, Эгерманов. После чего вернуться в лоно Семьи, на Дачу.

Фру Карин находит Анну здоровой, круглощекой, но молчаливой. Дочь с вежливой улыбкой заверяет мать, что рада ее видеть, что она поправилась, говорит, что скоро лето. Кроме того, с энтузиазмом воспринимает сообщение о путешествии в Италию. Интересуется здоровьем членов семейства и говорит, что соскучилась по брату. Тем не менее под этим любезным стремлением любезной молодой девушки угодить своей матери скрываются покой и недоступная меланхолия.

В первый четверг июня мать с дочерью стоят в старинном закрытом дворике Museo Nazionale[16]. Фру Карин в очках на носу читает из небольшой толстой книжки. Анна, опершись на колодец, вежливо слушает. Обе в практичных, элегантного покроя летних платьях, у фру Карин на голове шляпа, у Анны легкий головной убор из тонких кружев.

Карин (читает вслух). «Реалистическая направленность XV века вызвала новый интерес к изучению природы. Интерес к человеку и реальной жизни сделался господствующим в скульптуре. Собственно, основателем искусства ваяния эпохи Возрождения был Донателло, величайший художник этого столетия, глубокое изучение античности оплодотворило его природный талант и оригинальное творчество».

Яркий свет рисует резкие контуры на каменных плитах дворика. Ленивыми группами движутся туристы, жирный кот злобного вида наблюдает за пичугами, плескающимися в лужице, оставшейся после ночного дождя.

Карин. Ты устала?

Анна. Нет, нет. Может быть, чуть-чуть.

Карин. Мы мало спали. Всю ночь гремел гром и лил дождь.

Анна. За завтраком только об этом и говорили.

Карин. Тебе надо было попросить завтрак в номер, как я сделала. Намного приятнее.

Анна. Мне нравятся разговоры в столовой. Господин Селльмер особенно внимателен.

Карин. Обедать будем дома или в кафе? Я знаю одно прекрасное место поблизости.

Анна. Как скажешь.

Карин. Тогда я предлагаю поесть в гостинице, чтобы потом устроить длительную сиесту.

Из гостиницы открывается знаменитый вид на Ponte Vecchio и реку. Отель известен английской вежливостью, затененными гостиными с матово-красными стенами, дорогими, несколько выцветшими обоями и обивкой, громадными картинами в отливающих золотом рамах, широкими мраморными лестницами, толстыми коврами, приглушающими звук шагов, сверкающей начищенной бронзой. Во внутреннем дворике — пышная зелень, два фонтана и музыка по вечерам.

Карин Окерблюм с дочерью живут на третьем этаже, в разных комнатах, соединенных между собой дверью, с окнами на реку. Высокие потолки, резные притолоки и внушительных размеров кровати. Общая ванная недавно полностью переоборудована. Выведенные наружу трубы исполняют собственные мелодии. У нас есть повод послушать разговор за обедом. Звучит он примерно так:

Карин. Кстати, ты знаешь, что в этой гостинице обычно останавливался граф Сноильский, мама была с ним знакома, не раз встречалась, то есть она, собственно, была ближе знакома с графиней Пипер, Эббой Пипер. Об этом скандале еще долго говорили. Спустя почти тридцать лет. А сейчас граф Сноильский практически забыт — прекрасный, грустный человек.

(Анна вежливо улыбается, но не отвечает.)

Карин. Я уже говорила, что получила письмо от твоего брата Оскара? Да, вот видишь. Он ничуть не изменился, но такой заботливый, самый славный изо всех вас. Ну так вот, он докладывает, что на Трэдгорсгатан все в порядке, они с папой даже совершили небольшую прогулку! Как