Фидельма усмехнулась.
— Успокойтесь. Я уверена, что ваши убытки будут возмещены, ведь, если Ронан не вернется, когда мы закончим, вы сможете продать его имущество, разве нет?
Женщина, похоже, не уловила язвительного тона Фидельмы.
— Этого-то? — презрительно усмехнулась она. — Никогда еще у меня здесь не было ирландского паломника, у которого было бы что-то, кроме тряпья, да и то он надевал с утра! Нет у него денег. И вещей у него в комнате не осталось, которые можно было бы продать заместо платы. Этак я по миру пойду!
— Стало быть, вы уже проверили, что у него нет ценных вещей? — сухо спросила Фидельма.
— Конечно… — начала женщина и вдруг осеклась и замолчала.
Фурий Лициний гневно нахмурился.
— Вам было приказано не входить в комнату, пока вам не разрешат, — угрожающе произнес он.
Хозяйка воинственно приподняла подбородок.
— Вам-то легко приказывать! Бьюсь об заклад, что у вас еды всегда хватает.
— Вы выносили что-нибудь из комнаты Ронана Рагаллаха? — резко спросила Фидельма. — Отвечайте правду, не то пожалеете.
Женщина перевела на нее испуганный взгляд.
— Нет, я ничего не трогала…
Ее голос замер под пристальным, проницательным взглядом Фидельмы, и она опустила глаза.
— Жить-то надо, сестра. Времена нынче тяжелые. Надо как-то жить…
— Брат Эадульф, сходи с этой женщиной и найди все, что она унесла из комнаты Ронана. Женщина, если ты обманешь нас, то мы все равно это узнаем, а за ложь наказание неизбежно, и не только в этом мире.
Хозяйка понурила голову.
Эадульф посмотрел на Фидельму, сдерживая улыбку; он знал, что ее резкость часто была напускной. Он коротко кивнул и повернулся к женщине.
— Пойдемте, — сказал он сурово. — Покажите мне все, что вы взяли, все до последнего.
Фидельма жестом велела Фурию Лицинию следовать за ней, и они продолжили подниматься по лестнице.
— Проклятые крестьяне! — бормотал он. — Они не постесняются обчистить тебя, даже когда ты будешь лежать в постели и умирать. Терпеть их не могу.
Фидельма предпочла не отвечать и молча проследовала за ним на второй этаж в маленькую комнатушку, темную и мрачную. В ней пахло кухней и въевшимся потом.
— Интересно, сколько они просят за эту дыру, — задумчиво сказал Лициний, распахивая дверь и приглашая Фидельму зайти внутрь. — Их много, таких грабителей, которые сколачивают огромные состояния, сдавая пилигримам комнатушки за непомерные деньги.
— Вы уже говорили мне, что этот постоялый двор не под управлением Церкви, — сказала Фидельма. — Но ведь Церковь наверняка может как-то контролировать цены в городе?
Лициний кисло улыбнулся.
— Видите ли, Биэда — это жирный маленький торгаш. Он сдает несколько домов, и для каждого нанимает
— Кого? — спросила Фидельма.
— Того, кто будет вместо него управлять домом, как вот эта женщина внизу. Вероятно, добрый Биэда удерживает с нее и стоимость пустующей комнаты.
— Конечно, нехорошо было с ее стороны присваивать вещи отсюда, но если ее доход зависит от того, занята ли эта комната, то я бы не хотела, чтобы она терпела убыток из-за нас.
Фурий Лициний пренебрежительно фыркнул.
— Такие, как она, никогда не пропадут. Что вы хотели бы увидеть?
Фидельма вгляделась в темноту каморки. Хотя ставни были открыты, сквозь крошечное окошко проникало слишком мало света, потому что небо в окне заслонял огромный акведук.
— Прежде всего я бы хотела вообще хоть что-то увидеть, — пожаловалась она. — Здесь есть свечка?
Лициний ощупью нашел огарок свечи у изголовья кровати и зажег его.
В комнате почти ничего не было, кроме грубой деревянной кровати с подушкой и грязным, пропахшим потом одеялом и маленького столика со стулом. На крюке, вбитом в стену, висел большой мешок-саккулюс. Фидельма сняла его и вытряхнула содержимое на кровать. Там не оказалось ничего, кроме запасной одежды и сандалий. Принадлежности для бритья лежали на столике у кровати.
— Скромную жизнь он вел, однако, — усмехнулся Лициний, с удовольствием глядя на разочарованное лицо Фидельмы.
Она не ответила, запихнула вещи обратно в мешок и повесила его на крючок, потом стала тщательно осматривать комнату. Казалось, тут давным-давно никто не живет. Она подошла к кровати и принялась осторожно и тщательно снимать с нее одеяло и простыни. Но поиски ничем не вознаградили ее за труды.
Лициний стоял, опершись на дверь, и смотрел на нее с интересом.
— Я вам говорил, что ничего не найдете, — торжествовал он после унижения в покоях Вигхарда.
— Я так и поняла.
Она нагнулась и оглядела пол. Ничего, кроме пыли. Внезапно она остановилась: по полу сновали туда-сюда какие-то черные жуки. Что это? Здоровенные, отвратительные твари…
— Скарабеусы, — кратко пояснил Лициний, увидев причину ее испуга. — Тараканы. Эти старые дома кишат ими.
Фидельма вскочила на ноги в омерзении, но вдруг увидела, что из-под кровати что-то торчит. Она наклонилась, стараясь не замечать бегающих по полу тараканов. Это был обрывок папируса — совсем непохожий на пергамент, — грязный, затоптанный, почти неразличимый на фоне пола.
Она взяла огарок свечи и внимательно рассмотрела находку.
Клочок был не больше нескольких дюймов, явно оторванный от большего листа. На нем виднелись какие-то странные письмена, которых она не могла разобрать. Это были не греческие и не латинские буквы, не было это и знаками Огама, старинного алфавита ее родины.
С натянутой улыбкой она вручила его помертвевшему Лицинию.
— Вы понимаете что-нибудь в этих знаках? Можно понять, что это такое?
Фурий Лициний внимательно рассмотрел обрывок папируса и покачал головой.
— Я никогда не видел таких букв, — медленно произнес он. Но, не желая вновь потерять лица перед этой женщиной, добавил: — А разве это имеет какое-то значение?
— Кто знает? — Фидельма пожала плечами и убрала клочок папируса в свой марсупий. — Посмотрим. Но вы были правы, Фурий Лициний: в этой комнате действительно ничего нет, что бы могло нам быть полезно прямо сейчас.
На лестнице послышались шаги. Улыбающийся Эадульф принес множество предметов.
— Найти все получилось, увы, не сразу. По крайней мере, я думаю, что это все. Мы пришли очень вовремя, эта добрая женщина еще не успела ничего продать, — усмехнулся он.
Он по одному выложил предметы на кровать: ниточка четок; распятие червонного ирландского золота, не очень искусно сделанное, но все же ценное; кошелек-crumena, совершенно пустой; несколько реликвий, вероятно, купленных в катакомбах, и два маленьких Евангелия, — от Матфея и от Луки.
— Хороша плата за месяц, а? — ехидно усмехнулся Фурий Лициний. — На это можно жить в такой дыре месяца три, если не больше. Если не считать тех денег, что были в крумене.
Фидельма внимательно рассматривала оба Евангелия, перелистывая страницу за страницей, словно что-то ища. Они были на греческом, но не очень хорошо сшиты. Между страницами ничего не было. Закончив свой осмотр, она со вздохом отложила их.
— Ничего не нашли?
Фидельма покачала головой, решив, что он спрашивает про Евангелия.
— А тайники?
Она поняла, что он имеет в виду поиски в самой комнате.
