— Путток, — бормотал Эадульф, пока они быстрым шагом шли по дворам Латеранского дворца по направлению к гостевым палатам и покоям настоятеля Путтока. — Значит, все это время это был он… этот лживый, похотливый сукин сын…
Фидельма искоса посмотрела с укором на гневное лицо своего товарища.
— Тебе не к лицу такие выражения, Эадульф, — мягко упрекнула она его.
— Прости. У меня просто кровь закипает от ярости, когда я думаю об этом развратнике, который поставлен учить других благочестию. Но что он убил Вигхарда… хотя, если подумать, все сходится.
— Ты так думаешь?
— Теперь, вспоминая все, да, — сказал Эадульф, которого немного задел ее шутливый тон. Теперь ответ найден, и она смеется над ним, что он был так слеп? Будь его воля, он бы в самом начале следствия обвинил Ронана Рагаллаха и на этом бы успокоился. — Да, очевидно, что все это время это был Путток. Со своей страстной мечтой о Кентерберийском престоле он, как только узнал зловещую тайну Вигхарда, решил убить его и претендовать на его место. Чистое властолюбие, и ничего больше, вот и вся загадка.
Фидельма чуть заметно вздохнула. У Эадульфа ясная голова, но один недостаток: в каждый момент времени он мог видеть только один путь, не замечая всех маленьких ответвлений от него, которые тоже необходимо проверить.
Она поймала себя на том, что думает о нем. С тех пор, как они познакомились в Витби, ей часто казалось, что между ними что-то вроде алхимического сродства. Ей нравилось быть с ним рядом, нравилось подтрунивать над ним и вести шутливые словесные поединки. Кроме того, он нравился ей как мужчина.
В свои двадцать восемь Фидельма считала, что давно уже миновала возраст замужества — обычно девушки вступали в брак в возрасте от шестнадцати до двадцати лет. Фидельма никогда сознательно не отвергала саму идею брака и не стремилась отказаться от всего мирского ради духовной жизни. Просто так сложилось. Не была она лишена и опыта.
На втором году своего обучения праву в школе Моранна, первого брегона Тары, она познакомилась с одним человеком. Это был молодой вождь Фианна, телохранитель Верховного Короля. Позже, оглядываясь назад, она понимала, что это было не более чем телесное притяжение, но очень яркое и страстное. Все закончилось спокойно, когда этот юноша, Киан, уехал из Тары с другой девушкой; той, другой, просто нужен был дом и семья. А Фидельма была всегда поглощена учением, своими древними книгами. Киан же был человеком абсолютно земным, он жил действиями, а не размышлениями.
Фидельма много думала, почему так получилось, и выходило, что даже в Книге Амоса сказано: «Могут ли двое идти вместе, если они не согласны?» Но, несмотря на все разумные объяснения, их расставание не прошло для нее без следа. Когда она только встретила Киана, она была юна и беспечна. Когда Киан ее бросил, рассыпались все мечты и, хотя она тщательно это скрывала, осталась горечь. От этой горечи она так до конца и не избавилась и не забыла ничего, да и не позволила себе забыть.
С той же страстностью она посвятила себя учению, приобретая знания и умение их применять. Она больше ни разу не позволила себе сблизиться с мужчиной. Нет, нельзя сказать, что она отвергала всех поклонников и у нее не было мимолетных увлечений. Как человек своей культуры, Фидельма не завидовала аскетам веры, лишавшим себя подобных простых радостей. Отрицание тела было для нее неестественно. Безбрачие она не признавала непреложным правилом, считая это вопросом личного выбора каждого человека, а не религиозной догмой. Но все ее увлечения не были ни долгими, ни особенно глубокими. Каждый раз она надеялась на что-то большее, и всякий раз ей почти удавалось убедить себя, что между нею и ее мужчиной действительно настоящее чувство, но неизменно все заканчивалось разочарованием.
Она чувствовала, что оценивающе рассматривает саксонского монаха и пытается понять то чувство тепла, радости и покоя, которое ее всегда охватывало рядом с ним, несмотря на разность их характеров и культур. Она вспомнила, как ее подруга, настоятельница Этайн из Кильдара, однажды пыталась объяснить ей, почему собиралась оставить свой пост и выйти замуж. «Иногда ты просто чувствуешь, как — правильно, Фидельма. Чутьем постигаешь. Иногда бывает, что мужчина и женщина встретились и сразу понимают друг друга полностью. И тогда эта встреча становится таинством, и им уже не нужно долгой дружбы, чтобы постепенно узнать друг друга. Это как две части вдруг складываются в целое». Фидельма нахмурилась. Ей бы такую уверенность, какая была у бедной Этайн.
Вдруг она поняла, что Эадульф уже закончил говорить и, кажется, ждет ее ответа.
— Честолюбие Путтока? Думаешь? — наконец снова спросила она. Покачала головой — она отвлеклась от темы разговора. — Почему тогда он не мог просто донести эти обвинения до Его Святейшества? Если бы эта страшная тайна стала известна, Вигхард уже никак не мог бы стать архиепископом.
Эадульф снисходительно улыбнулся.
— Но откуда у Путтока доказательства? Он слышал это со слов Осимо, который слышал от Ронана, а Ронан уже обвинен в воровстве. Он не мог представить такие обвинения без надежного свидетеля.
Фидельма признала это замечание справедливым.
— Кроме того, — продолжал Эадульф, — у Путтока тоже есть своя постыдная тайна, о котором знает по меньшей мере брат Себби. Его собственная развратная натура. Если бы он выдвинул обвинения против Вигхарда, его нетрудно было бы обвинить в ответ.
— Верно, — согласилась Фидельма. — Но может ли он быть настолько честолюбив, чтобы пойти на убийство архиепископа-дезигната? И зачем убивать Ронана Рагаллаха, благодаря которому он все это узнал?
Эадульф пожал плечами.
— Ну… Брат Себби говорил, что Путток жестокий человек, — немного запинаясь, сказал он.
Они подошли к гостевым палатам и начали быстро подниматься по лестнице.
На втором этаже Эадульф резко остановился и удержал Фидельму за руку.
— Ты не думаешь, что стоит подождать Фурия Лициния и его стражу, прежде чем выступить против Путтока?
Лициний должен был отвести Корнелия в темницу, прежде чем вернуться к ним.
Фидельма в нетерпении замотала головой.
— Если Путток вправду виновен, сомневаюсь, что он может что-нибудь сделать с нами двоими.
На лице Эадульфа читалось недоумение.
— А ты еще допускаешь, что он непричастен, после всего, что сказал Корнелий?
— Я не сомневаюсь, что он причастен, — согласилась Фидельма. — А вот до какой степени причастен — это пока неизвестно.
Фидельма зашагала по коридору и остановилась у двери в комнату стэнграндского настоятеля.
Она подалась вперед и негромко постучала.
За дверью кто-то чуть слышно пошевелился. Потом тишина.
— Настоятель Путток! Это я, Фидельма из Кильдара.
Ей никто не ответил. Фидельма, подняв брови, взглянула на Эадульфа и медленно наклонила голову; он правильно понял ее жест.
Сакс подошел к двери и резко распахнул ее.
Перешагнув порог, Фидельма и Эадульф тут же замерли в изумлении перед открывшейся им сценой.
Поперек кровати на спине лежал настоятель Путток, уставившись в потолок невидящими мертвыми синими глазами. Причина его смерти не вызывала вопросов. Его жилистую шею все еще стягивали веревочные четки, почти врезаясь в кожу. Потемневший язык был слегка высунут изо рта, придавая его лицу комичное, удивленное выражение. Пальцы, словно птичьи когти, словно хватались за воздух, и руки, хотя уже упавшие вдоль тела, были все еще напряжены. Путток, настоятель Стэнграда, был задушен точно так же, как Вигхард и брат Ронан Рагаллах.
Эта картина продержалась перед их глазами всего один миг.
А в следующий над трупом склонилась темная фигура, так что вошедшие вскрикнули почти хором.
Когда они вошли, брат Эанред стремительно развернулся и уставился на них с ужасом, застывшим на
