приблизились к двери, у которой стояли еще двое стражников. Тессерарий остановился и негромко постучал в дверь. Услышав ответ, распахнул ее перед монахиней.
— Фидельма из Кильдара, — объявил он, шагнул назад и закрыл дверь за собою.
Фидельма остановилась на пороге и огляделась.
Она находилась в просторной комнате с гобеленами, но не такой роскошной, как те покои, где она говорила с епископом Геласием. Мебели было не больше, чем необходимо, и все здесь говорило о стремлении скорее к удобству, нежели к кичливой роскоши. Было ясно, что эта комната используется только для работы. Оффициум был хорошо освещен. Навстречу Фидельме вышел коренастый человек с выдающимся подбородком и коротко стриженными волосами цвета стали. Хотя при нем не было ни доспехов, ни оружия, было видно, что это человек военный.
— Фидельма из Кильдара? — В его голосе не было враждебности; более того, он был явно обеспокоен. Фидельма кивнула, все еще с подозрением, и он продолжил: — Меня зовут Марин, я занимаю должность
Жестом он пригласил ее к большому очагу, в котором потрескивал огонь, согревая холодный предрассветный воздух. Перед очагом стояли два стула. Он указал ей на один из них, а сам занял другой.
— Вам, должно быть, интересно, зачем вас вызвали? — Это было утверждение в форме вопроса, и Фидельма ответила с полуулыбкой:
— Супериста, мне, как и любому человеческому существу, не чуждо естественное любопытство. Но я не сомневаюсь, что вы сообщите мне эту причину тогда, когда сами сочтете это нужным.
Марин взглянул на нее, удивленный и позабавленный ее ответом, но тут же его лицо вновь приняло суровое, даже тревожное выражение.
— Вы правы. Произошло событие, которое непосредственно затрагивает Латеранский дворец и Святейший престол Рима.
Фидельма ждала, откинувшись на спинку стула.
— Это происшествие очень многое ставит на карту. Оно угрожает достоинству папского престола и спокойствию в землях саксов, а также грозит войной между вашим королевством Ирландия, саксами и бриттами.
Фидельма глядела на военного коменданта в изумлении и замешательстве.
Марин сделал жест рукой, словно пытался найти объяснение в воздухе.
— Прежде чем продолжить, мне нужно сперва кое о чем у вас спросить…
Он не закончил, и повисла пауза.
— О чем же? — через некоторое время спросила Фидельма.
— Вы не могли бы ответить, где вы находились в полночь?
— Конечно, — тут же ответила Фидельма, не выдавая своего удивления. — Я в сопровождении брата Эадульфа, скриптора при архиепископе-дезигнате Кентерберийском Вигхарде, была на торжественной службе по жизни и деяниям блаженного Айдана из Линдисфарна. Вчера была годовщина его смерти. Служба проходила в церкви Девы Марии Снежной на Эсквилине.
Марин кивнул, как будто все это было ему уже известно.
— Вы отвечаете с большой точностью, Фидельма из Кильдара.
— У себя на родине я защитник в суде закона. Точность входит в мои обязанности.
Марин снова рассеянно кивнул, как если бы знал заранее, что именно таков будет ответ на его подразумеваемый вопрос.
— Скажите, сестра, а почему вдруг ирландка и сакс решили посетить службу по блаженному Айдану?
— Потому что Айдан из Линдисфарна был ирландский монах, который обратил в веру Христа королевство Нортумбрию, и по этой причине его равно чтут и саксы, и ирландцы.
— В каком часу началась служба?
— Ровно в полночь.
— А перед этим, сестра, где были вы и брат Эадульф? — Марин внезапно подался вперед, неотрывно глядя на нее в упор, словно пытаясь прочитать что-то в ее лице.
Фидельма моргнула и ответила:
— Мы с братом Эадульфом и еще несколькими паломниками ходили смотреть Колизей — место мученической кончины многих христиан во времена языческих императоров. Мы осмотрели несколько святых усыпальниц, а потом пошли в церковь, где начиналась служба. Всего нас было двенадцать человек. Трое монахов из Нортумбрии, включая брата Эадульфа, две сестры и еще четверо братьев из Колумбанского монастыря в Боббио. Еще с нами было двое провожатых с постоялого двора при капелле Святой Евпраксии, где я живу.
Марин нетерпеливо кивал.
— И все это время до полуночи вы были с братом Эадульфом?
— Я об этом уже сказала, супериста.
— Знакомы ли вы с ирландским монахом по имени Ронан Рагаллах?
Фидельма покачала головой.
— Это имя мне не знакомо. А почему вы спрашиваете? Теперь, может быть, вы все же расскажете мне, что же случилось и почему меня привели сюда?
Марин глубоко вздохнул и помолчал, собираясь с мыслями.
— Вигхард, архиепископ-дезигнат Кентерберийский, которому предстояло получить власть надо всеми настоятелями и епископами саксонских королевств, был обнаружен мертвым сегодня в полночь декурионом королевской стражи. Кроме того, из его покоев были украдены бесценные сокровища, которые он собирался принести в дар Его Святейшеству на официальной аудиенции, назначенной на сегодня.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Вы подозреваете, что я имею какое-то отношение к убийству Вигхарда Кентерберийского? — холодно осведомилась Фидельма, когда наконец осознала всю серьезность случившегося.
Марин был явно расстроен и развел руками, словно хотел извиниться.
— Я должен был допросить вас. Многие могли желать смерти Вигхарда. Особенно те, кто был против решения Кентербери подчинить земли саксов уставу Рима.
— Но тогда мы говорим о тысячах людей. Очень многие остались недовольны тем, что мнение Кентербери победило на соборе в Витби, — ледяным голосом отозвалась Фидельма.
— Но только немногие из них сейчас в Риме и имели возможность осуществить свое желание, — многозначительно сказал Марин.
— Вы хотите сказать, что Вигхарда убил кто-то из тех, кто недоволен успехом Кентербери на соборе в монастыре Хильды?
— Ну, для такого вывода все же пока недостаточно оснований.
— В таком случае, зачем я здесь?
— Чтобы помочь нам, сестра Фидельма, — раздался другой голос. — Если, конечно, вы согласитесь.
Фидельма оглянулась и увидела высокую худую фигуру епископа Геласия, который шаркающей походкой отошел от двери, задрапированной занавесом. Очевидно, на протяжении всего допроса он стоял там и слушал.
Фидельма неуверенно поднялась в знак почтения.
Геласий протянул вперед левую руку. На этот раз Фидельма даже не пожала ее, а лишь поприветствовала его коротким поклоном, сложив ладони перед собой. Тонкая линия ее плотно сжатых губ не дрогнула. Если эти римляне пытаются обвинить ее в причастности к смерти Вигхарда, она уже не обязана изображать почтительную покорность. Геласий вздохнул и расположился на стуле, который освободил Марин. Комендант Латеранского дворца стоял рядом, немного позади стула.
