задницу! И правда: ни к черту у нас атаманы. То без него б не поставили запорожца на дыбы? Це не Катерина-царица там?
Над Крепостной площадью возносился памятник Екатерине II с ажурным забором вокруг, полосатой будочкой с чахлыми еще деревцами. Казаки задрали головы, обсмотрели все стати царицы, поснимали свои шапки. До такой власти разве доберешься? — говорил их вид. Угрозой и внушением сирым и непокорным стоит с тонким длинным крестом в руке навеки уверенная царица, и — господи спаси! — вокруг ее платья в свой рост отлиты были мастерами родные запорожцы: кошевые атаманы, бандурист, поводырь с сумкой за плечами и с палкой и прочие, такие ж простые, как они, теперешние казаки.
— Чеботы хорошие, не рваные...— сказал васюринский.
— Слава богу, шо мы казаки,— добавил кущевский.
— Ну, а теперь куда ж пойдем своими ногами? — спросил каневской и оглянулся, словно ждал подсказки.— В церкву?
— Я больше не могу жить на пище святого Антония,— сказал васюринский.— Пора уже, хлопцы, за копейку гусачка взять; слыхал я, тут трактир Баграта дешевый. С музыкой.
29 августа, на день усекновения головы Иоанна Крестителя, пучеглазого Баграта привлекали к ответственности за допущение игры на бильярде. Но он был все тот же.
— Гусачок бараний? Шашлык по-карски? Шустовский коньяк?
Казаки молча двинули плечами, присели.
— А шо за напиток — шустовский?
— Сказок мир мне был неведом, и узнал его я — как? Очень просто! За обедом пил я шустовский коньяк!
— Вареников!
— Кто у Баграта кушает вареники? Гусачок, к чертовой матери. Нужен милый барышня — просим оплатить, можим провести время по-семейному.
— А зачем рюмочки? — ткнул пальцем каневской.— Рюмочками цедить до самой ночи. А нам ехать. Стаканы.
— Бу-ди-ит!
— Тот не казак,— похвалился васюринский,— кто горилки не пьет, тютюн не курит и чужих баб не щупает.
— Все любят милый барышня,— сказал Баграт и ушел.
— Родился малюсенький, хоть в кармане носи, а туда же: «милый барышня». Распрягаемся, хлопцы.
— Ой и выдаст нам общество волчий билет. И надо было нашим прадедам выгребать харчи аж в Тамани. Тут бы возле Баграта и начали высадку. Мы б и Бабыча застали, и с бычком были. Не зря моя бабка ругалась: «Порохня с вас сыплется, как сажа в печке, а их ходоками до наказного атамана выбрали! Та вы, стары барбосы, с ним балакать толком не сможете. Выборные ваши дурные, як овцы. Бородами трясти перед генералом? Моложе нема?»
— Хватит скребти редьку,— приказал каневской.— Не закусил, а уже плачешь.
— Напишем ему,— сказал кущевский,— як запорожцы турецкому султану: «Числа незнаемо, бо календаря нема; месяц у небе, год у князя, а день такой у нас, як у вас, за що поцелуй в... нас!» Хи-и...
— Не будем мы казаками, если не поймаем Бабыча в цей проклятой Тамани. Харчей хватит, выпьем, за номера заплатим и погоним. Знай васюринских! И добра выдумка ця горилка, особенно в дороге... А шо б вы, хлопцы, сказали, если я на памятнике заместо Катерины стал?
— Во такие васюринцы, матери их хрен. Недаром про вас рассказывают, шо вы церковь огурцом подпирали.
— Та мы не каневские. Они вместо матки навозного жука в колоду подсадили.
— Нехай тебе за такую кляузу самая здоровая жаба в рот вскочит!
— Слава богу, шо мы казаки. А перепутают, как тимошевские, цыгана с архиреем,— ну шо ж. Выпили хорошо.
— Не забрехаться бы нам...— сказал каневской.— А где наши кони? Где наши номера? Як они называются?
Никто не помнил, как называется подворье и на какой улице. А было уже темно.
— Ехали утром на солнце,— гадал васюринский.— А в Екатеринодаре солнце всходит, где у нас заходит. Оце теперь будем мотаться по городу, як блохи в штанах. Стыдно и людей спытать. Подумает человек, шо мы хочем над ним посмеяться, ще и по рылу заедет. Оце наварили каши!
— А чего ж ты сразу не поинтересовался у малого, какой адрес?
— А чего ж ты не поинтересовался? Оце обмыли горе!
Но с помощью извозчика они нашли свое подворье, поснимали чеботы и полегли спать.
— Не будем мы казаками,— пропищал перед сном васюринский,— если Бабыча не поймаем в цей проклятой Тамани. Сало у нас есть.
— Погоним! — одобрил и кущевский.— Ой, господи прости, царица Катерина указала запорожцам дорогу на Кубань, а мы чи без нее до Тамани не проскочим?
В четыре утра они проснулись, перепутали чеботы и так, каждый в чужой обувке, поехали через Елизаветинскую. Им навстречу дул ветер, и кругом было пустынно и неприютно, почти как во времена их дедов. Ни возов, ни топота лошадей. Васюринский казак вдруг запел «Ой, маты, гук, гук, казаки идут...».
