Принципы ведения войны

разочаровали ожидания политиков, но это произошло не потому, что политика пренебрегла мнением военных советников. То военное искусство, которому могла верить политика, то есть военное искусство того же времени, того же старого мира, к которому относилась и политика, представляло собой давно знакомый инструмент. Им политика пользовалась до сих пор, но такое военное искусство, естественно, так же заблуждалось, как и политика, и, следовательно, не могло ничему научить ее. Сама война претерпела важные изменения, как по природе, так и по форме, приблизившие ее к абсолютной форме; но эти изменения произошли не потому, что французское правительство, до некоторой степени, освободило войну от руководства со стороны политики. Они возникли из изменившейся политики, созданной Французской революцией, не только во Франции, но и во всей остальной Европе. Эта политика выдвинула другие средства и другие силы, благодаря которым стало возможным ведение войны с немыслимой доселе степенью энергии.

Таким образом, фактические перемены в военном искусстве являются последствиями перемен в политике, и, вместо того чтобы быть аргументом в пользу возможного разделения обоих, они, напротив, являются очень веским доказательством крепости этой связи.

Следовательно, еще раз: война есть инструмент политики; она должна обязательно носить ее характер, измеряться ее масштабами. Поэтому ведение войны, в общих чертах, есть сама политика, сменившая перо на меч, но из-за этого она не перестает мыслить в соответствии с собственными законами.

Глава 7 Заключение

Что такое война?

Определение

Война есть не что иное, как единоборство крупного масштаба. Если представить в целом бесчисленные единоборства, составляющие войну, лучше всего это сделать, вообразив схватку двух борцов. Каждый стремится с помощью физической силы заставить другого подчиниться своей воле; каждый старается разгромить противника и таким образом лишить его способности к дальнейшему сопротивлению.

Следовательно, война есть акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю.

Насилие вооружается изобретениями искусства и науки, чтобы сражаться с насилием. Незаметные и вряд ли достойные упоминания ограничения, наложенные на себя, в виде обычаев международного права, сопровождают насилие, не ослабляя, в сущности, его эффекта. Насилие, то есть физическая сила (потому что морального насилия без понятия государства и закона не существует), является средством; конечной целью является обязательное подчинение врага нашей воле. Чтобы полностью достигнуть этой цели, противник должен быть обезоружен и лишен способности сопротивляться. К этому сводится понятие о цели собственно военных действий. Оно заслоняет цель войны и до известной степени вытесняет ее как нечто, не относящееся непосредственно к самой войне.

Наибольшее использование сил

Некоторые филантропы могли бы вообразить, что есть искусственный способ обезоружить и победить противника без большого кровопролития и что к этому и должно было бы стремиться военное искусство. Как ни соблазнительно такое представление, оно ошибочно, и его нужно рассеять. Война — дело опасное, и заблуждения, происходящие из добродушия и человеколюбия, для нее пагубны. Предельное использование физической силы никоим образом не исключает работы разума, отсюда следует, что тот, кто использует силу, не считаясь с кровопролитием, достигает превосходства над противником, не делающим этого. Тогда первый диктует свои правила другому, оба напрягают усилия до последней крайности, и это напряжение ограничено только количеством противодействующих друг другу сил с каждой стороны.

Именно с такой точки зрения следует рассматривать войну, и было бы бесполезно и даже неразумно упускать из вида ее природные свойства только потому, что суровость ее стихии вызывает отвращение.

Если войны цивилизованных народов менее жестоки и разрушительны, чем войны дикарей, то это обусловливается как уровнем развития общества этих государств, так и их отношениями друг с другом. Из этого общественного развития государств и их отношений и возникает война, ими она обусловливается, ограничивается и умеряется. Но это не относится к подлинной сути войны; это только данные условия, а привносить в философию самой войны принципы ограничения и умеренности было бы абсурдом.

Людей к войне ведут два мотива: инстинктивная враждебность и враждебные намерения. В нашем определении войны мы выбрали характерной чертой последний из этих мотивов, как наиболее распространенный. Невозможно понять самую бешеную ненависть, граничащую с простым инстинктом, без сочетания с враждебными намерениями. С другой стороны, враждебные намерения зачастую могут существовать без враждебных чувств. Среди дикарей преобладают намерения, исходящие от чувств, а среди цивилизованных наций — от рассудка; но это различие возникает из сопутствующих обстоятельств, организации и т. п. и, следовательно, не обязательно встречается во всех случаях, хотя в большинстве превалирует. Короче, даже самые цивилизованные нации могут сгорать от страстной ненависти друг к другу.

Итак, мы видим, каким заблуждением было бы считать войну цивилизованной нации только рассудочным актом правительства, освобожденным от проявлений страстей. Если бы дело обстояло так, то было бы незачем пускать в ход физические массы вооруженных сил. Достаточно было бы, оценив взаимоотношения между странами, решить спор, заменив реальную борьбу решением простой алгебраической задачи.

Если война есть акт силы, она обязательно вторгается в область чувств. Если они и не всегда являются источником войны, она в большей или меньшей степени реагирует на них, и сила этой реакции зависит не от степени цивилизации, а от важности и длительности затронутых интересов.

Следовательно, если цивилизованные нации не убивают пленных, не опустошают города и деревни, то это делается потому, что их разум оказывает большее влияние на руководство военными действиями, который указывает им более эффективные средства применения силы, чем эти грубые проявления инстинкта. Изобретение черного пороха, постоянное совершенствование огнестрельного оружия являются достаточными доказательствами того, что прогресс цивилизации никак не повлиял на тенденцию уничтожать противника, лежащую в основе понятия войны.

Поэтому мы снова утверждаем, что война есть акт насилия, доведенный до предела; поскольку одна сторона диктует закон другой, возникает некое взаимодействие, которое логически должно вести к крайности. Это первое взаимодействие и первая крайность, с которой мы сталкиваемся (первое взаимодействие).

Целью военных действий является лишение противника возможности сопротивляться

Мы уже говорили, что целью всякого действия в войне является обезоруживание противника; и мы сейчас покажем, что это положение необходимо для теоретического понимания войны.

Чтобы подчинить противника нашей воле, мы должны поставить его в ситуацию, которая давит на него больше, чем жертва, которую мы от него требуем. При этом недостатки положения, естественно, должны быть длительными, иначе противник, вместо того чтобы покориться, будет держаться, ожидая перемен к лучшему. Поэтому всякие перемены, вызванные продолжением войны, должны ставить противника в еще худшее положение, по крайней мере, таким должно быть впечатление противника. Самое