Я слышу, как кто-то из собеседников барабанит пальцами по столу.
— Сабич.
— Кто?
— Слишком долго объяснять, да и нет необходимости. В общем, обнаружилось, что они состряпали доказательства. Сам понимаешь, этим борзописцам только дай шанс. Пресса подняла такой хай, что Нико пришлось срочно уходить в отставку. Дали под зад коленом. Тем более что он испортил отношения с мэром. А Мольто перевели в отдел выдачи адвокатских лицензий и дисциплинарных расследований. Ты знаешь, что это такое? Типичный отстойник. Они могут вести расследование четыре, шесть, восемь, десять месяцев. Два года. И ничего не происходит. Поэтому он до сих пор здесь, простой помощник прокурора. Дворняжка. Как ему заработать себе на достойную жизнь? Кто он такой? Зовут его «Никто», и имя ему «Никак». Все, что ему остается, — обналичивать зеленый чек. Это и есть Мольто. А теперь скажи мне: такого парня ты пошлешь в суд, чтобы выиграть дело? Да он же спит на ходу!.. Я пробил его по компьютеру. Он три года уже не выступал в суде. Сдавшийся, озлобленный, плюнувший на все человечек, мысли которого заняты одним — как бы ему дотянуть до пенсии.
— И к чему ты?
— Думаю, дело хотят развалить. Разве ты не слышал, что сказал сегодня коп? Окружной прокурор и его дружки хотят, чтобы все кончилось пшиком. Этого недоделка Мольто и прислали сюда только для того, чтобы он заблудился в поисках сортира.
— О Господи, Дубински! — говорит первый голос.
Стью Дубински! Судебный репортер «Трибюн», человек, который в результате утечки информации из прокуратуры узнал, что жертвой убийства должен был стать сенатор Эдгар, и написал сенсационную статью. Мне захотелось немедленно встать и уйти. Я не имею права слушать разговоры о моем деле, да еще от тех, кто мог сделать из нечаянного подслушивания мной жареный факт для репортажа. Однако поблизости нет свободных столиков, да и на тарелке Гвендолин еще лежит недоеденный палтус. Кроме того, она просто убьет меня, если я не посмотрю все ее новые сокровища. Ну что ж, стало быть, придется смотреть прямо перед собой, сохраняя на лице непроницаемое выражение.
Однако мои соседи должны разговаривать громко, чтобы слышать друг друга в шумной атмосфере ленча, и их голоса по-прежнему отчетливо слышны по нашу сторону перегородки.
— Господи, — повторяет первый, — развалить. Хорошо бы. Тебе никто никогда не говорил, что ты параноик?
— Постоянно говорят, — отвечает Стью. — Вот откуда мне известно, что они — участники сговора.
— Черт побери! Сходи и в очередной раз посмотри «Джей Эф Кей».
Незнакомец раскусил Стюарта. Противный репортеришка вечно шныряет по Дворцу правосудия и в своих репортажах дает понять, что истинные факты скрыты непроницаемой завесой заговора молчания.
— Как тебе салат? — интересуется друг Стью.
— Дерьмо, — отвечает Дубински. — Разве это настоящая жрачка? И зачем я только позволил тебе заказать ленч? Шпинат и родниковая вода! У меня такое ощущение, будто я — гребаный эльф.
— Ну уж на эльфа ты никак не похож, так что давай жуй.
Стью давно стал жертвой своего ненасытного аппетита. У него уже не животик, а настоящее брюхо, как у женщины на последнем месяце беременности, а лица почти не разглядеть из-за жирного подбородка. Должно быть, его компаньон — старый приятель, раз он так бесцеремонно намекает Стью на его вовсе не грациозную фигуру.
— Итак, что ты думаешь о сегодняшнем заседании? — спрашивает незнакомец. — Как тебе понравилась концовка насчет Эдгара?
— Шесть-ноль за артистизм. Ноль-ноль за содержание. Ты не наблюдаешь за этими уличными котами изо дня в день, как приходится делать мне. Стандартная мелодрама защиты. Выпускать зайцев из мешка в зале суда. Эдгар — это имя в мире местной политики, поэтому Хоби смекнул, что нужно поднять большую суматоху, спекулируя на любых инсинуациях, которые могут возникнуть в данной связи. Имей в виду, это дымовая завеса. Поверь мне. Уж я-то знаю, о чем говорю.
Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что моя оценка ситуации отличается немногим. Искусство исполнения впечатляло, однако едва ли приходилось удивляться тому, что предполагаемый объект покушения мог в разговоре с представителем органов дознания высказать нечто такое, что бросило тень подозрения на Нила. Собеседник репортера все же продолжает сомневаться. Теория Хоби, утверждает он, не лишена убедительности.
— Послушай, почему ты спрашиваешь меня, что он делал? — удивляется Стью. — Поговори с Хоби.
— Я твержу тебе уже битый час: он не скажет мне ничего. Ни единого слова. Я проехал две тысячи миль… Чтобы сидеть по вечерам в своем номере в отеле «Грэшем» и убивать время за компьютерными играми?
Это же Сет! С Дубински? Как интересно! В разгар моего не совсем приличного занятия я вдруг слышу в глубине души робкий стыдливый голосок, нотку несогласия, призывающую к последующему переосмыслению.
— Знаешь, — говорит Дубински, — вот ты называешь меня подозрительным…
— Я назвал тебя параноиком.
— Ладно, параноиком. Но учти, избиратели горой стоят за этого парня.
— Чушь собачья, — отвечает Сет, — вся эта болтовня об американском электорате. Я думаю об Эдгаре в сенате штата и не могу избавиться от впечатления, что мы в Сумеречной зоне.
Дубински излагает историю появления Эдгара в местной политике. Лет десять назад Эдгар стал «зеленым»: сколотил разношерстную коалицию из идейных противников капитализма, экологов и защитников прав животных. Когда крупная компания по производству косметики дала грант одной университетской лаборатории, он возглавил демонстрации.
— Студенты колледжа заявляли, что они против умерщвления кроликов ради производства косметической туши. Чтоб мне провалиться, они перестали покупать косметику и краситься, — продолжает Дубински. — После этого он с триумфом проходит в городской совет Истона, а затем его избирают мэром. Вскоре открывается вакансия в сенате штата.
— А разве люди не знают о нем? Я имею в виду его прошлое? — спрашивает Сет.
— Ну, ты меня удивил. Я писал статьи. Дважды. Однако быть бывшим радикалом очень — что?
— Модно?
— Точно, и в определенной степени внушает доверие. Полагаю, в этом и есть секрет популярности Эдгара, которая, без сомнения, накладывает на него обязательства добиваться реформ. Люди думают, что он не отступит от своего. Да и вдобавок Эдгар ничего здесь не натворил. Если он и набедокурил, то в других местах, а местным жителям наплевать. В конце концов, в шестидесятые все сходили с ума. Тем более что он не представляет округа Оранж. Его избирательный округ — университетский городок и несколько новостроек в Ист-Киндл. Если бы Эдгар выступал там от республиканцев, его наверняка прокатили бы.
— Я никак не могу представить себе этого парня похлопывающим избирателей по плечам и пожимающим им руки перед телекамерами.
— Он дерьмо на палочке. Я встречаю его иногда на больших тусовках, когда все дышат друг другу в спину, выискивая самое большое кольцо для поцелуя. Эдгар обычно стоит у стены, кусая губы. С другой стороны, его сдержанность нетрудно понять: ведь он профессор, человек из мира науки. В общем, его считают занудой.
— Ну а как насчет женщин? Он когда-либо показывается с представительницей прекрасного пола?
Наступает пауза. Наверное, на лице Дубински, который, насколько мне припоминается, давно развелся, появляется выражение дискомфорта. Его собственная жизнь в плане светских развлечений, очевидно, далеко не блестяща.
Сет не отстает:
— Ходят какие-либо слухи?
