— Ничего не опубликовали? Ни одна статья, которую мы послали на Землю, не была представлена на рассмотрение…
— Может, не следовало ему говорить, — прошептал Джон, потирая шишку на своем сломанном носе.
— Он все равно бы узнал, рано или поздно, — успокаивающе сказал брат Эдвард. Гнев, полагал он, полезнее для здоровья, нежели депрессия. — Вы поступили правильно. По-моему, он неплохо справляется.
Почему, спросил Сандос у Джона за завтраком, почему его спрашивают о содержании отчетов, которые посылались на Землю? Почему бы им просто не прочесть ежедневные доклады и научные статьи? Джон сказал, что к докладам имеет доступ лишь отец Генерал. «Ну а статьи?» — спросил Сандос. И получив ответ, с каменным лицом встал из-за стола и направился прямо в кабинет отца Генерала.
Кандотти и Бер обернулись на звук шагов Йоханнеса Фолькера. Присоединившись к ним возле двери, он с откровенным интересом слушал, как Сандос с сарказмом говорит:
— Прекрасно. Значит, астрономия и ботаника сквозь сито прошли. Рад это слышать, но остается еще девяносто процентов собранных нами данных… — Новая пауза. — Винч, люди погибли за эти сведения!
Услыхав это, Фолькер поднял бровь. Вероятно, его бесит, что Сандос называет Джулиани его первым именем, подумал Джон. Фолькер настаивал на придании офису отца Генерала как можно большего имперского величия — дабы самому было проще изображать Великого Визиря, как считал Джон… возможно, предвзято.
— За сведения? — с холодным удивлением вопросил Фолькер. — Не за Христа?
— Какое оправдание здесь может быть…
Наступила пауза, затем послышался тихий голос отца Генерала, но чтобы разобрать слова, пришлось бы попросту приложить ухо к двери — крайняя мера, на которую никто не хотел идти при свидетелях.
Появился Фелипе Рейес, вопросительно подняв брови, и застыл, когда Сандос яростно закричал:
— Ни за что! Я не позволю огульно хаять наши отчеты и статьи. Извращенная логика и недоношенные мысли… Нет, дай закончить! Плевать, что вы думаете обо мне. Но нельзя оправдать замалчивание научной работы, которую мы провели. Провели на высшем уровне!
— Ваш подопечный расстроен, Кандотти, — прошептал Фолькер, улыбаясь.
— Он ученый, Фолькер, а его работу похоронили. У него есть право расстраиваться, — сказал Джон так же тихо и с такой же кроткой улыбкой. — А как ваши секретарские дела? Провели какие-нибудь встречи на высшем уровне?
Перепалка зашла бы дальше, если бы Фелипе Рейес не остановил их взглядом. Неприязнь на гормональном уровне, подумал он. Помести Фолькера и Кандотти в запертую комнату — вот тебе и пауки в банке.
Тут они осознали, что крики смолкли. Довольно долго из кабинета не доносилось ни звука. В конце концов Фолькер глянул на часы и постучал в дверь.
К глубокому удовлетворению Джона, на сей раз заорал отец Генерал:
— Не сейчас, черт возьми!
В кабинете Эмилио Сандос смотрел на Винченцо Джулиани, совершенно сбитый с толку.
— Итак, ты видишь, в ретроспективе это было мудрое решение, — говорил Джулиани, успокаивающе выставив ладони. — Если б мы опубликовали все, как только данные поступили, то потом, когда это обнаружилось, было бы даже хуже.
Сандос стоял, оцепенев, словно отказываясь верить услышанному. Он хотел бы думать, что это ничего не меняет, но это меняло все. Он лихорадочно перебирал в памяти свои разговоры с Софией, почти теряя сознание от страха, боясь вспомнить, как сказал что-то, не сознавая, что это может ее ранить.
Джулиани выдвинул для него стул:
— Сядь, Эмилио. Понимаю, для тебя это удар.
Как ученый, Джулиани вовсе не одобрял сокрытие научной работы, однако имелись подробности, о которых Сандосу нельзя было говорить. Приплетать сюда Мендес не хотелось, но такой обходной маневр мог выявить что-нибудь существенное, если он заставит Сандоса раскрыться.
— Ты не знал?
Эмилио покачал головой, все еще ошеломленный:
— Как-то София сказала, что долговую работу на брокера предпочитает проституции. Я думал, она говорит гипотетически. Я понятия не имел… Она, наверно, была еще ребенком, — прошептал Эмилио с ужасом.
Как она выжила, выстояла? Его самого это уничтожило, несмотря на опыт и мудрость взрослого человека.
София спасла ему жизнь, ее навигационная система искусственного интеллекта направляла «Стеллу Марис» к Солнечной системе спустя почти год после смерти Софии на Ракхате. Эмилио был искалечен, одинок и даже в полном здравии не смог бы совладать с навигацией. Все выполняли ее программы: эффективные, логичные и компетентные, как их создатель. Иногда он вызывал на экран исходную картинку, с которой запускалась ИИ-программа, и смотрел на послание, которое София оставила на иврите. «Живи, — гласило оно, — и помни». Воспоминание было пыткой, и Эмилио заставил себя отстраниться, изо всех сил стараясь не сорваться в мигрень. «Она мертва, и я мог умереть, — подумал он. — Но наша работа не заслуживает, чтобы ее тоже похоронили».
— Это ничего не меняет, — настойчиво сказал он, и Джулиани понял, что обходной маневр не удался. — Я хочу, чтобы нашу работу опубликовали. Праведный гнев по поводу сексуальной жизни авторов тут неуместен. И материалы Энн и Д. У.! Я хочу, чтобы все было опубликовано. За три года мы послали сюда около двухсот статей. Это все, что осталось от нас, Винч…
— Хорошо, хорошо. Успокойся. Мы можем рассмотреть этот вопрос позже. На карту поставлено больше, чем ты можешь представить… Нет, погоди, — властно сказал Джулиани, когда Сандос открыл рот. — Мы говорим о плодах науки, а не о спелых персиках. Эти данные не испортятся. Эмилио, мы уже задержали публикацию более чем на двадцать лет по причинам, которые казались серьезными и достаточными трем предыдущим генералам. — Он дошел до того, что предложил сделку: — Чем скорей слушания завершатся и мы узнаем, что произошло на Ракхате и почему, тем скорей Орден сможет принять решение о публикации. И я обещаю, что с тобой проконсультируются.
— Проконсультируются! — вскричал Сандос. — Послушай: я хочу, чтобы эту работу опубликовали, и если…
— Отец Сандос, — напомнил ему Генерал Ордена Иисуса, сложив руки на столе, — вы не единоличный владелец этих данных.
Как подкошенный, Сандос рухнул на стул и отвернулся, закрыв глаза и стиснув губы. Спустя минуту рука в перчатке непроизвольно потянулась к голове, прижавшись к виску. Джулиани вышел за стаканом воды и склянкой програина, которые держал теперь наготове.
— Одну или две? — спросил он, вернувшись.
Одной таблетки не хватит, но две сделают Сандоса вялым на несколько часов.
— Одну, черт тебя подери.
Джулиани положил таблетку на резко протянутую ладонь и следил, как Сандос забрасывает таблетку в рот и поднимает стакан, сжимая меж запястий. Надев беспальцевые перчатки Кандотти, Эмилио довольно сносно управлялся с некоторыми предметами. Перчатки напоминали Джулиани те, которые когда-то носили велосипедисты: благодаря этой спортивной ассоциации Сандос выглядел без скреп не таким искалеченным — если не приглядываться. Над новыми скрепами сейчас работали.
Джулиани отнес стакан обратно в в ванную, а когда вернулся, Сандос сидел, опустив голову на ладони и упершись локтями в стол. Услыхав шаги Джулиани, он сказал почти беззвучно:
— Выключи свет.
Джулиани выполнил просьбу, а затем задернул тяжелые шторы. День был пасмурный, но когда у Эмилио болела голова, его раздражал даже тусклый свет.
— Не хочешь прилечь? — спросил Джулиани.
— Нет. Ч-черт… Дай мне немного времени.
