«Возвращайся поскорее», «Величайшей Дидоне всех времен», «Карфагенской царице», «Эрме», «Нам тебя не хватает!».
На ночном столике лежало не меньше тонны телеграмм, писем, открыток, плюшевых игрушек. Полицейский обратил внимание на банку с медом. Приклеенная к ней этикетка, написанная от руки, гласила: «Урожай Пале-Гарнье, лето 1986». Сразу вспомнилась статья, посвященная Парижской опере. В ней говорилось, что под крышей здания развелись ульи, а в подвале скопилось столько воды, что там завелись рыбы. Значит, это не выдумка. У изголовья выздоравливающей медсестра устанавливала капельницу.
– Как она?
– Лучше, гораздо лучше.
– Не могли бы вы оказать любезность и оставить нас одних?
– Конечно, я подожду в коридоре.
– Благодарю.
Инспектор придвинул как можно ближе к кровати единственное свободное кресло. Неужели это сухонькое беззащитное существо и есть та знаменитая певица, о которой трубят все газеты? Та, которой уже три дня посвящены первые полосы газет и центральные сообщения в теле– и радионовостях. Он поколебался, прежде чем взять ее за руку – это было бы слишком фамильярно, – однако все-таки доверился своей интуиции. Какие же у нее длинные пальцы! А кожа нежная и мягкая, но нездорово горячая, влажноватая. Эрма открыла глаза.
– Кто вы?
– Я инспектор Легран из криминального отдела. Хотелось бы задать вам несколько вопросов.
– Зачем?
– Из-за несчастного случая, жертвой которого вы стали.
– Несчастный случай?
– Да, вы ударили себя кинжалом.
– А, так вот почему на мне эта ужасная повязка! Как же это произошло?
– Вы ничего не помните?
– Абсолютно ничего.
– Но все-таки что-нибудь? Ваши последние воспоминания?
– Помню, что была за кулисами вместе с моей гримершей, вышла на сцену… и все. Дальше – черная дыра.
– Помните ли вы о кинжале?
– О кинжале?
– Да, о том, которым Дидона убивает себя.
– Разумеется. Но это был безопасный театральный реквизит.
– Где тем вечером был этот кинжал?
– Думаю, там, где всегда. На одном из больших столов, предназначенных для реквизита, в левой или правой части сцены. На репетициях я брала его оттуда; там же он лежал и на генеральной.
– Вы сами положили туда этот предмет?
– Нет, главный реквизитор. Вы его в чем-то подозреваете? – предположила больная.
– Я его уже допрашивал. Он сам в недоумении, – ответил полицейский.
– К сожалению, больше ничем вам не могу помочь. Будьте любезны позвать медсестру, она нужна мне.
Инспектор встал, собираясь уходить, но у двери обернулся.
– Еще один, последний вопрос…
– Да?
– Был ли кто-нибудь с вами настолько в плохих отношениях, что мог желать вашей смерти?
Певица долго молчала.
– Нет, насколько мне известно, – с трудом произнесла она.
– Вот моя визитка. Я кладу ее на ваш столик. Звоните мне, если вспомните хоть какую-нибудь мелочь. А сейчас я вас оставляю. Отдыхайте. Зайду завтра.
– Как хотите, – выдохнула Эрма Саллак.
12
Сара фон Штадт-Фюрстемберг проснулась в прекрасном настроении! Жилу оказался превосходным любовником, мужественным, выносливым, изобретательным. Но, кроме физической близости, между ними не было ничего. Впрочем, он никогда и не оставался на ночь. Какое счастье не видеть утром его в своей кровати и завтракать одной!
Она немедленно открыла газету на рубрике «Спектакли» – ее приносили ей каждое утро вместе с завтраком. Она увидела там то, что и ожидала: свою фамилию крупным шрифтом и красивую фотографию, представляющую ее в выгодном свете. Объявлялось о ее ангажементе в «Ковент-Гарден», где она будет исполнять партию Кармен в будущем сезоне, затем – партию сестры Бланш де Ла Форс в «Диалогах кармелиток» в Одеоне Герода Аттика[14] в Афинах, и наконец будет петь Мелизанду в «Метрополитен-опере». В другой статье Эрнест Лебраншю писал и об Эрме Саллак. Дива на какое-то время покидала оперную сцену и аннулировала все ангажементы после ужасной трагедии, пережитой в Пале-Гарнье. Далее следовало описание ее театральной карьеры, и то и другое, и пятое и десятое…
Совсем неинтересно! Сообщалось также, что не было подано никакой официальной жалобы, поэтому инспектор Легран вынужден закрыть дело, считая его бесперспективным. Доктор же Отерив полагает, что его больная оправится не скоро. Болей на здоровье, старушка! Черт бы тебя побрал! Наконец-то я избавилась от этой чумы!
Она отпила апельсинового сока, съела круассан, намазанный сливочным маслом и клубничным вареньем.
«Чревоугодие погубит меня!» – подумала Сара.
Несчастный случай пришелся как нельзя кстати. Отменив серию спектаклей Берлиоза, Парижская опера сумела сохранить свое лицо, так как не нашлось бы исполнителей, способных повторить смерть Кассандры. Так что этот вечер премьеры войдет в историю театра, станет мифом, чтобы «эпатировать публику» – добавляли свидетели этого события. Еще одно выражение из закулисного жаргона, вошедшее в разговорную речь!
Это вызвало у Сары улыбку. Именно благодаря эпатированной публике и становятся легендой при жизни, а она была полна решимости поддерживать удавшийся образ. После этой истории ее гонорары выросли вдвое! Ее агент был на седьмом небе! Завтра утром она отправляется в зарубежные гастроли: в последнюю минуту была составлена программа исполнения французских мелодий. Все театры уже развесили афиши!
Она вздохнула. Жаль, что не будет Жилу… а впрочем, оно и к лучшему: к чему тащить в будущее эту деревенщину! Ей представилось, как она знакомит его со своими родителями, и расхохоталась! Ну и глаза были бы у них! Хватит и записки, чтобы отделаться от него. Она раскрыла бювар в кожаном переплете, вынула из него лист писчей бумаги и ручку с гербом Георга V.
Ну вот, не очень убедительно, но действенно! Она запечатала конверт и положила его на ночной столик. «Отправлю его завтра из аэропорта. А теперь в ванную. Какое счастье получать бешеные деньги и ничего не делать! Приму ванну с пеной и ароматами». Она вошла в просторную ванную комнату, выложенную розовым мрамором, повернула позолоченные краны в виде слоновых хоботов, наполнила круглую величественную ванну, разделась, потом погрузилась в пузырящуюся, благоухающую пену.
«Боже, до чего же хорошо!»
Огромное спасибо, мадемуазель Саллак, вы очень любезны. Мерси боку. Этот парижский медовый месяц восстановил мою форму. Жаль только, что вы не подохли на больничной койке. Однако ж надо и меру
