журналист Сеймур Херш располагает серьезными анонимными источниками? Действительно ли кинообозреватель Энтони Лэйн видел фильм «Клерки II»?) Но обычно, к добру или не к добру, я склонен верить в то, что читаю, и узнаю многое именно из СМИ. Ари (тоже к добру или не к добру) знает только то, что видит, слышит, чувствует, пробует на вкус, нюхает.
В начале 1990-х психолог Даниэль Гилберт, теперь уже хорошо известный своими работами о счастье, проверял теорию, которая восходит к философу XVII века Баруху де Спинозе. Идея Спинозы состояла в том, что «вся информация [изначально] принимается в процессе ее осмысления и… ложная информация… отвергается [только позже]». В качестве проверки гипотезы Спинозы Гилберт представил испытуемым правдивые и ложные высказывания – временами прерывая и отвлекая их (для того, чтобы нажать кнопку). Как и предвидел Спиноза, перерывы повышали шанс, что испытуемые поверят в ложное утверждение[20]; другие исследования показали, что люди с большей вероятностью принимают ложь, если их отвлекают или дают им меньше времени. При прочих равных условиях мы автоматически верим в идеи, с которыми сталкиваемся.
Эта разница в порядке (между тем, что мы слышим, принимаем и оцениваем, в сравнении с тем, что мы слышим, оцениваем и принимаем) поначалу может показаться тривиальной, но из нее вытекают серьезные последствия. Возьмем, например, недавно обсуждавшийся на еженедельной радиопередаче Иры Гласс сериал «Эта американская жизнь». Профессиональный политик, ведущий кандидат в лидеры демократической партии штата Нью-Хэмпшир, обвинен в хранении большого количества детской порнографии. Несмотря на то что обвиняющий его представитель штата от республиканской партии не предлагает доказательств, опороченный кандидат вынужден отступиться, естественно, его политическая картина разрушена. Двухмесячное расследование в итоге не приводит к появлению доказательств. Но ущерб нанесен – хотя наше законодательство строится на презумпции невиновности, наше сознание – нет.
На самом деле, как каждый юрист знает интуитивно, один лишь вопрос о какой-то возможности может увеличить шанс, что кто-то поверит в это. («Правда ли то, что вы читали порнографические журналы в возрасте двенадцати лет?» – «Вопрос отклоняется, как не имеющий отношения к делу».) Как показали эксперименты, простого выслушивания чего-то в форме вопроса – а не утверждения – часто уже достаточно для того, чтобы повлиять на представления.
Почему люди так часто некритично воспринимают то, что они слышат? Дело в характере эволюции представлений: из механизма, который сначала обслуживал восприятие. А в восприятии высокий процент того, что мы видим, – правда (по крайней мере так было до эры телевидения и фотошопа). Когда мы видим что-то, обычно вполне можно верить этому. Цикл формирования представлений работает подобным образом – мы собираем элементы информации прямо, посредством наших чувств, или (возможно, чаще) косвенно, через язык и коммуникации. В любом случае мы склонны сразу же поверить в это и только потом задумываемся, достоверно ли это, если это вообще происходит.
Проблема распространения подхода «сначала стреляй, вопросы – потом» на наши представления состоит в том, что мир лингвистический внушает куда меньше доверия, чем мир визуальный. Если нечто выглядит, как утка, и крякает, как утка, мы имеем право считать, что это утка. Но если какой-то парень в плаще скажет нам, что хочет продать нам утку, это уже другая история. Особенно в наше время блогов, фокус-групп и черного пиара язык не всегда является надежным источником правды. В идеальном мире основная логика восприятия (собрать информацию, предположительно правдивую, а затем оценить ее, если есть время) должна быть заменена ясными представлениями в словесной форме. Но вместо этого, как обычно бывает, эволюция избрала ленивый выход, надстроив новые технологии поверх убеждений, с непредсказуемыми последствиями. Наша склонность принимать на веру то, что мы слышим и читаем, без нужной доли скептицизма, всего лишь одно из последствий.
Йоги Берра однажды пошутил, что бейсбол на 90% – игра наполовину умственная; я говорю, что 90% наших убеждений наполовину сырые. Наши представления засоряются капризами памяти, эмоциями, причудами системы восприятия, что должно быть полностью исключено. Я не говорю уже о системе логических умозаключений, которая в начале XXI века пока еще даже не вылупилась из яйца.
Словарь определяет акт веры и как «восприятие чего-то как правды», и как «представление о существовании чего-то, особенно когда нет абсолютных доказательств». Так что же подразумевают вера, представления, убеждения – то, что мы знаем как правду, или то, что мы хотим считать правдой? Часто представителям нашего вида трудно признать, что эта разница – явное напоминание о нашем происхождении.
Эволюционировавшие из созданий, которые часто были вынуждены действовать, а не думать, гомо сапиенс так и не создали должной системы для отслеживания того, что мы знаем и как мы пришли к этому знанию, не зависящей от того, что мы просто хотели бы знать.
4
Выбор
Человек порой ведет себя так, словно у него внутри двое – один хочет иметь чистые легкие и долго жить, другой обожает табак; один любит совершенствовать себя, читая Адама Смита о самообладании (в «Теории нравственных чувств»), а другой охотнее посмотрит старый фильм по телевизору. Эти двое постоянно соревнуются друг с другом.
В поздние 1960-е и ранние 1970-е, когда все сходили с ума от телешоу «Откровенная камера» (предшественник YouTube, реалити-шоу и передач наподобие «Самые смешные домашние видеофильмы»), психолог Уолтер Мишел предложил четырехлетним детям выбор: либо один зефир сейчас, либо два, когда он вернется, если они готовы подождать. После этого он оставлял детей в одиночестве, наедине с зефиром, не сказав, когда вернется, а скрытая камера снимала происходящее. Некоторые дети съедали очень уж соблазнительный зефир, едва он выходил из комнаты. Но большинство детей хотели большего и прилагали усилия, чтобы дождаться его. Они пытались. Мучительно. И когда в комнате никого не было, их муки были очевидны. Дети делали все, что было в их силах, чтобы отвлечься от искушения взять зефир, лежащий перед ними: они разговаривали сами с собой, раскачивались, закрывали глаза, садились себе на руки – такие стратегии с успехом могут применять и некоторые взрослые. Несмотря на все это, для половины детей 15-20 минут ожидания, пока вернется Мишел, оказывались слишком долгими.
Решение сдаться после 15 минут логично в двух случаях: 1) дети были так голодны, что, съев зефир, могли избавить себя от страданий, или 2) их перспектива долгой счастливой жизни была столь отдаленной, что вариант будущего через 20 минут, который должен был принести два зефира, просто не стоило брать в расчет. Отказывая себе в этих довольно отдаленных возможностях, дети, которые не выдерживали, вели себя нерационально.
Конечно, не только малыши слабы перед лицом искушений. Подростки часто водят машину на опасной скорости даже на автобане, и люди всех возрастов позволяют себе незащищенный секс с незнакомыми людьми, хотя и осведомлены о рисках. Эксперимент с дошкольниками и зефиром аналогичен моему опыту с малиновым тортом: я знаю, что потом пожалею об этом, но сейчас я отчаянно хочу его. Если вы спросите людей, что они предпочитают: получить чек на $100 сейчас или сумму в два раза больше, но с правом обналичить чек через три года, – более половины возьмут $100 сейчас. (Забавно, и я вернусь к этому позже, что предпочтения многих людей меняются, когда временной горизонт отдаляется. Тогда они выбирают $200 через девять лет, а не $100 через шесть лет.) Далее существует ежедневный неподконтрольный выбор алкоголика, наркомана, игрока. Не говоря уже об осужденных из Род-Айленда, которые пытались убежать из тюрьмы на 89-й день 90-дневного срока заключения.
В целом явления, которые я описал, философы называют слабоволием, и это первое свидетельство того, что умственные механизмы, управляющие нашими ежедневными решениями, могут быть точно таким
