печью, с помощью которой владелец заведения творил чудеса кулинарного искусства в те часы, когда он отвлекался от занятия, которому страстно отдавал свободное от печи время, пытаясь свергнуть правительство на своей родине.
В ожидании заказанного цыпленка тика Матти сказала ему:
— Джонни, я весь день кипела от возмущения. Мне кажется, я сделала ужасную ошибку. Всем сердцем я хочу быть журналисткой, хорошей журналисткой. Я всегда надеялась не только на то, что я стану ею, но и на то, что мне не придется работать на Грева Престона. Это не ради него я все бросила и примчалась в Лондон. Не намерена больше терпеть это дерьмо. Я ухожу.
Он вскинул глаза и внимательно посмотрел ей в лицо. Она попыталась изобразить задорную улыбку, но было видно, что горькие мысли надрывают ей сердце.
— Не спеши с этим. И не уезжай, пока не будешь знать, куда ехать. Ты пожалеешь, если окажешься не при деле сейчас, когда весь политический мир, кажется, разваливается на части.
Она бросила на него удивленно-вопросительный взгляд.
— Честно говоря, Джонни, ты меня удивляешь. То, что ты говоришь, совсем не похоже на страстную мольбу остаться, которую я ожидала услышать от тебя, как от заместителя редактора.
— А я и не говорю сейчас как заместитель редактора, Матти. Ты для меня значишь гораздо больше. — Последовала короткая, неловкая пауза в чисто английском стиле, которую он замаскировал долгим, тщательным разламыванием большого ломтя монастырского хлеба. — Я отлично понимаю, как ты себя чувствуешь. Дело в том, что я и сам чувствую то же самое. — В словах его была острая горечь.
— Ты тоже собираешься уходить? — изумленно воскликнула Матти.
Его глаза снова опечалились и потемнели, но скорее от гнева, чем от обиды.
— Я проработал в этой газете уже больше восьми лет. До того как ее перекупили, это была классная газета, работать в которой я считал для себя честью. Но то, что они сделали с тобой и что делают с другими, не вяжется с моим понятием журнализма. — Он откусил и пожевал горячий, ароматный хлеб, раздумывая, что скажет дальше.
— Как заместитель редактора, я тоже несу определенную ответственность за публикуемые материалы. Может быть, мне не надо бы рассказывать, что произошло той ночью, но я сделаю это, потому что больше не хочу и не могу отвечать за происходящее. Ты хочешь знать, что случилось с твоей статьей?
Вопрос, конечно, был чисто риторическим. Принесли цыпленка тика с овощным карри, небольшой столик заставили ароматно пахнувшие блюда, но никто из них не проявил интереса к еде.
— В ту ночь вместе с несколькими сотрудниками незадолго до подписания первого выпуска газеты в печать я был в комнате новостей дня. Обстановка была спокойная, к тому времени поступило не так много поздних сообщений с пометкой «срочно в номер». Потом секретарша Грева громко, так, что ее слышали мы все, крикнула, чтобы он подошел к телефону, и он исчез за дверями своего кабинета. Минут через десять Грев вновь появился в дверях. Он был невероятно возбужден и напоминал человека, под которым кто-то разжег костер. «Задержите выпуск! — крикнул он. — Будем менять всю первую полосу!» Господи, подумал я, видимо, застрелили президента. Ты не можешь себе представить, в каком он был состоянии! Ужасно нервный. Он распорядился высветить на одном из экранов твою статью. Она пойдет как передовая, сказал он, но сначала ее нужно подкрепить дополнительными фактами.
— Но ведь мне он сказал, что снял ее прежде всего потому, что она была слишком сильной! — возразила Матти.
— Да, конечно. Но подожди, все еще впереди. Так вот, один из репортеров сел перед экраном, а Престон, став у него за спиной и заглядывая через его плечо, диктовал ему изменения. Он выворачивал написанное тобой наизнанку, раздувая или просто искажая по своему усмотрению факты. Смысл и направленность статьи полностью изменились. Теперь это стал материал, направленный лично против премьер-министра. Ты помнишь высказывания высокопоставленных кабинетных источников, на которых, в общем, все и основывалось? Он высосал их из пальца. Тут же, не сходя с места. Все до единого. Все они, от первого до последнего, были выдуманы. Ты должна радоваться, что под этой статьей не стояло твоего имени!
— Но почему? Почему потребовалось вдруг сочинять такую статью? Это же полное изменение позиции газеты по отношению к Коллинриджу! Что заставило его так круто изменить свою позицию? — На мгновение она замолчала, нетерпеливо покусывая губу. — Подожди-ка! С кем он разговаривал по телефону? Что это за так называемый источник в Борнмуте? Ну конечно же! Теперь мне все понятно. — Она глубоко, с облегчением вздохнула. — Это господин Бенни Бантер Лэндлесс.
Он кивнул в знак согласия.
— Так вот почему Грев так извивался и выкручивался, когда я говорила с ним о своей статье! Должна была еще тогда это понять. Оказывается, дрессировщик щелкал над ним хлыстом!
— Вот поэтому, Матти, я тоже не хочу больше там оставаться. Это уже не газета, если она начинает походить на хозяйский вариант «Правды».
Но Матти начало разбирать любопытство, сильнее ее гнева и разочарования. «За всем этим явно что-то таится», — подумала она, и ее охватило волнение охотника, завидевшего следы зверя.
— Итак, Лэндлесс внезапно повернул против Коллинриджа. Все его газеты, открыто подхалимничавшие во время выборов, превратились в толпу линчевателей. Но почему, Джонни, почему?
— Отличный вопрос, Матти, только я, к сожалению, не знаю на него ответа. За этим, несомненно, не стоят какие-то политические соображения, поскольку Лэндлесс никогда не давал за них и гроша ломаного. У него в кармане политики от всех партий. Я могу предположить здесь только его личный интерес. За этим стоит что-то сугубо личное.
— В таком случае речь идет о бизнесе. Это единственное, из-за чего он может задергаться.
— Да, но я никак не соображу, что в бизнесе могло рассорить его с Коллинриджем.
— А мне бы очень хотелось знать, кто у него там.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Краевский.
— Грев не мог состряпать ту статью, не располагая материалами опроса населения, Кроме моей статьи, отталкиваясь от которой он мог что-то писать, у него ничего не было, как не было бы и моей статьи, если бы не те статистические данные. По времени возня со статьями совпадает с решением Лэндлесса спихнуть Коллинриджа в канаву. Это слишком странно, чтобы быть простым совпадением. — Она с досадой ударила ладонью по столу. — Но Лэндлесс сам не мог решиться на такое! В самой партии есть кто-то, кто стоит за утечкой партийных секретов и дергает за веревочки.
— Значит, ты думаешь, что со всеми этими случаями, имевшими место после парламентских выборов, связан один и тот же человек?
— Вот именно! И, видимо, тот самый, кого пытается вычислить Главный Кнут. Ему не удалось узнать ничего определенного, и до сих пор мне не приходило в голову, что здесь не что иное, как преднамеренная утечка информации, а не серия случайных оплошностей.
— И теперь…
— И теперь, Джонни, у меня больше нет никаких других вопросов, кроме двух — кто и почему?
Вены ее наполнились адреналином, подавленность сменилась возбуждением, от которого в голове и по всему телу заходили, слегка покалывая, электрические импульсы. Где-то в глубинах сознания возникло непреодолимое, почти животное желание идти по следу жертвы, пока та не попадет в ловушку. Вот для чего она покинула Йоркшир и застряла здесь, на юге. То, что ей предстояло, оправдывало все, что было.
— Джонни, лапочка, ну какой же ты молодец! Да, здесь явно чем-то пахнет, и я хочу знать, чем именно. У меня закралось неясное подозрение, когда в Борнмуте я увидела Лэндлесса. Ты прав: сейчас не время выбрасывать на ринг полотенце и уходить. Я полна решимости докопаться до самого дна, даже если для этого мне придется кого-нибудь убить. Могу я рассчитывать на твою помощь?
— Если этого хочешь, то несомненно.
— Да, Джонни, хочу. И не только этого. — Она ожила, охваченная возбуждением и тем чувством, которое считала уже давно забытым и которое сейчас громко заявило о себе. — Послушай, пойдем лучше ко мне. В холодильнике есть бутылочка марочного «Сотерна», и мне сегодня на ночь требуется компания. На всю ночь. Не возражаешь?
