может случиться что угодно.
— Пфлаумер был хороший работник? — небрежно спросил Релинк.
— Очень хороший.
— Вы можете за него поручиться?
В тоне Релинка дежурный почувствовал угрозу и решил уточнить свое мнение.
— Я имею в виду, что он был грамотным специалистом, — сказал он.
— Эти вот грамотные и оказываются на поверку главным врагами Германии, — холодно и все же примирительно заметил Релинк. — Вспомните-ка лучше, какие у вашего очень хорошего Пфлаумера были неприятности за последнее время.
— Вы имеете в виду эту историю, когда он продал мотоцикл гражданскому лицу?
— Хотя бы… Для начала.
Пока дежурный рассказывал о том, как Пфлаумер собрал мотоцикл из разбитых машин и потом продал его кому-то в городе, Релинк уже сформулировал новое обвинение покойнику: передача подпольщикам мотоцикла.
— Так. А еще? — спросил Релинк.
— Еще с ним было что-то в Польше.
— Что именно?
— Я тогда вместе с ним не служил, я только слышал от кого то… Он там высказывал какие-то ошибочные мысли по поводу уничтожения Варшавы.
Распахнулась дверь, и в кабинет вошел в сопровождении двух своих заместителей генерал Витих. По их виду можно было понять, что в городе они были не в кино, а занимались гораздо более веселым делом. С лица одного из заместителей не сходила пьяная улыбка.
Релинк отпустил дежурного и, когда тот вышел, обратился к командующему базой:
— Что скажете, генерал?
Витих сжал голову руками, повалился на диван и зарыдал…
Релинк вернулся к себе поздно вечером и застал в своем кабинете генерала Штромма. “Этот бездельник, как ворон, чует, где пахнет трупом”, — подумал Релинк, но, не выдавая злости, приветливо поздоровался с генералом и потом долго и обстоятельно раздевался у вешалки, сдувая пылинки с фуражки, причесывался перед зеркалом.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Штромм. — Действительно ужасно?
— Чтобы точно оценить происшедшее, туда надо съездить, — не удержался от шпильки Релинк. — Да, это самое серьезное происшествие за все время.
— Напали на какой-нибудь след?
— Не хочу торопиться с выводами, кое-что, однако, наметилось.
Но сколько Штромм ни добивался узнать, что именно сумел выяснить Релинк, ничего определенного он не услышал.
— Я все-таки прошу вас съездить на место происшествия, — устало произнес Релинк.
— Утром съезжу, — недовольно отозвался генерал. — А сейчас я больше не буду вам мешать. Желаю успеха.
Штромм ушел вовремя. Спустя несколько минут Релинка по прямому проводу вызвал Берлин, и он услышал телеграфную речь своего шефа.
— Доложите, что случилось. Короче: факты и результаты расследования.
Релинк коротко рассказал о диверсии и довольно складно изложил свою версию насчет инженера мастерских Пфлаумера.
— Одному человеку такая диверсия непосильна, — сказал Олендорф.
— Найдем и остальных.
— Поищите их в тюрьме, — неожиданно для Релинка последовал совет из Берлина. — Найдете там человек двадцать. Наказание должно последовать в течение трех дней.
— Может, лучше оформить их как заложников? Это произведет полезный моральный эффект в городе, — предложил Релинк.
— Действуйте, как найдете нужным. Шифровку об инженере мастерских я должен иметь завтра утром.
— Будет исполнено! — почти радостно воскликнул Релинк. Он уже видел, что Олендорф не меньше его заинтересован в любом варианте расследования. Главное, чтобы все было сделано быстро и решительно.
В этот час главный участник диверсии Федорчук лежал в госпитале авиабазы. С приступом острого воспаления почек его положили туда еще за два дня до взрыва. Когда взрывчатка была уложена в дренажные колодцы у стоянки самолетов, в ангаре и мастерских и оставалось только подключить часовой механизм взрывающего устройства, у Федорчука и начался приступ. Он свалился прямо на работе, и его, корчившегося от боли, увезли в госпиталь. Было совершенно ясно, что сложнейшую операцию почек ему делать никто не будет, а уличить в симуляции этой болезни трудно, особенно если больной хорошо проинструктирован врачом. Сам Вальтер еще в пятницу взял разрешение уехать в город на субботу и воскресенье в аэродромном автобусе в компании десятков военнослужащих, которые, как и он, получили увольнительные на субботу и воскресенье. Но в ночь на воскресенье он вернулся на велосипеде, пробрался на аэродром через песчаный карьер, включил механизм и снова уехал в город. На все это у него ушло меньше двух часов, так что он успел вернуться в компанию, с которой он пьянствовал в ресторане. Он покидал компанию с Зиной Дымко, которая в этот вечер играла роль его девушки. Так что когда спустя два часа он вернулся уже без нее, никто из собутыльников даже не спросил, где он пропадал…
Ни Релинк здесь, ни тем более Отто Олендорф далеко в Берлине не поняли сразу всего значения диверсии на аэродроме. Дело было совсем не в количестве уничтоженных самолетов и убитых летчиков. Взрыв встряхнул душу горожан. Событие мгновенно обросло легендами, в которых безудержно преувеличивались результаты взрыва, но было и довольно точное описание того, как этот взрыв был организован и выполнен. Здесь народная фантазия была неистощима. Одни рассказывали, будто на аэродром был совершен налет целым отрядом героев, которые половину самолетов взорвали, а на остальных улетели через фронт к своим. По рассказам других, аэродром в течение двух суток находился в руках подпольщиков и они на немецких самолетах отправили на Большую землю своих раненых товарищей. Был еще рассказ, будто взрыв был произведен по сигналу из Москвы и что в тот же день, час и минуту таких взрывов были тысячи по всей оккупированной территории. Оттого, мол, так и дрогнула земли под ногами, от одного взрыва так не дрогнет.
Во всех рассказах непременно подчеркивали, что дело это было хорошо организовано, что в нем участвовало много людей и что так или иначе люди, которые готовили взрыв, находились в прямой связи с Большой землей.
Агентура исправно донесла до Релинка все эти легенды. Осведомленный лучше других о диверсии, он прекрасно видел, что в этих легендах правда и что вымысел. Однако холодный анализ привел его к выводу, что в основе всех легенд находится неопровержимая правда. Ясно, что такую большую диверсию один человек совершить не мог. Ясно, что диверсию готовили очень опытные и смелые люди. Кто-кто, а Релинк знал, что ни один подлинный участник диверсии не пойман и напасть на их след пока не удается. И наконец, у Релинка не было ни малейшего основания не видеть связи между взрывом и работой радиостанции “Гранта”.
Только теперь до Релинка дошло все опасное значение этой диверсии. Опасными для него были даже фигурировавшие в агентурных донесениях добавления, при каких обстоятельствах агент слышал ту или иную легенду. Люди, рассказав легенду, добавляли: “Кончилась у немца спокойная жизнь”. Или: “Взрыв — это толь-ко начало”. Или: “Все одно к одному. Осенью на немецком складе пристрелялись, а теперь начали бить как следует”. Или: “Взрыв — это сигнал для всех, кто еще не стал полной сволочью…”
Релинку доносили и другое — как реагировали на взрыв немцы и, в частности, даже его сотрудники. А в штабе армии высокопоставленный офицер сказал Релинку с издевкой: “Ну вот, теперь и вы узнали, что у русских есть не только шея для петли, но и крепкие кулаки…”
Угнетающее впечатление произвел на Релинка разговор со штурмбаннфюрером Цахом. Он ждал, что
