вспыхнуло и оформилось в его фигуру прямо в полутьме между законсервированными шлюпками.
— Куда-то собрался? — с усмешкой спросил Локьё.
— На Грану, — спокойно ответил Энрихе, — с эйниткой поговорить хочу.
— Дело, — неожиданно согласился эрцог. — Вникай, я не возражаю.
— Благодарю, — вежливо наклонил голову иннеркрайт и вызвал пилотов.
Похоже, шлюпку он по недоразумению занял не самую маленькую и над Граной его засекли. И без того бледные от соседства с ним пилоты растерялись, пришлось разговаривать со службой безопасности лично.
Дежурный особист, однако, услышав, кто именно прилетел и зачем, тут же развернулся на 180 — шлюпке дали коридор и даже выделили провожатого.
Однако там, где располагался военный лагерь, сейчас не было никого. Грузились имперцы быстро, это было заметно, но мусор убрали тщательно, и жилым уже совершенно не пахло.
Энрихе вдохнул носом, потом через приоткрытый рот, пробуя воздух на вкус. Пусто.
Хэд и его покалеченные прислужники! Он огляделся, не замечая рвущего душу пейзажа и сладости влажного ветра с реки. Опоздал! Но ведь он же чувствовал, что…
Ноги сами потянули к реке, он сбежал под уклон и замер — у самой воды, глядя куда-то вдаль, стояла Дарайя.
Женщина росла в прибрежном песке, словно деревце, и ветер раскачивал её волосы.
Иннеркрайт открыл рот, но слов там не было. Не было их и в опустевшем вдруг сознании. Хотелось смеяться или плакать, просто так и с одинаковой силой.
Энрихе выдохнул и опустился на песок, поросший редкой, но сочной травой.
Из невысоких кустов выбрался зверёк, вроде енота. Вразвалочку двинулся по своим делам. Вот он соблазнился сочными корешками, стал рыться в траве, похрюкивая от удовольствия. Потом затряс мордой, избавляясь от налипших песчинок. Энрихе хорошо понимал его немудрёные чувства. Вкусно, но как же скрипит на зубах.
Звериное шевельнулось в нём, касаясь души маленького зверька. Зверь всегда поймёт зверя. Если бы отец сумел ощутить, как ему больно и невозможно отдавать мальчишку-капитана в лапы ублюдкам, нелюдям — один из которых из дерьма, второй из железа. Но отец — не зверь, он не поймёт. Вот Игор понял бы, не спрашивая. Или…
Или…
Иннеркрайт поднялся, помогая себе руками, и… бросился к шлюпке.
Женщина оглянулась неспешно, улыбнулась сама себе и двинулась следом, разбирая на ходу спутанные ветром пряди.
Лендслер наземных войск юга Империи всё ещё был на 'Гойе', так сказала Дарайя.
Ему, может быть, и не понадобятся слова, чтобы понять такого же, как он, но командиру крыла, Дайего Абэлису, придётся что-то говорить, убеждать… Что?
Энрихе выругался про себя и поймал укоризненный взгляд женщины. Раньше он не позволял себе ругаться при женщинах. Он был совсем другим раньше.
Иннеркрайт склонил голову и подставил шею, как делает виноватый хайбор. Сознание его помутилось на миг, но шлюпку тряхнуло на входе в ангар, и он как-то выплыл.
В ангаре пахло ветошью и горячим металлом.
Энрихе выпрыгнул первым. Он не стал пропускать женщину вперёд: забыл, что у людей положено так.
У шлюза уже ждал ординарец. От него, как и от пилотов, резко пахло потом. Боится. Но кивнул и пригласил следовать за собой. Вцепиться бы в этот нахальный загривок. Какое он имеет права идти впереди, молокосос! Иннеркрайт едва сдержал рвущееся из горла рычание. Ординарцу очень повезло, что капитанская оказалась всего в двух поворотах от ангара.
В капитанской ждали двое — высокий, худощавый генерал Абелис и…
Энрихе застыл на пороге, уставившись в бархатные чёрные глаза. Сознание извернулось в нём, но упало не на четыре лапы. Нет, это не вашуг. Это же лендслер наземных войск юга, генеарл Макловски, Колин, друг Агжея!
Он выдохнул и рухнул в предложенное кресло. С чего он решил, что у него нет аргументов в этом споре? Ещё до знакомства с биологическим отцом Энрихе занимался поставками военной техники и программ быстрого реагирования на внутренние планеты Содружества. Пришлось ему монтировать системы ПВО и на Тэрре. И он прекрасно помнил не только общие схемы, но и коды защиты, настройки. А пароль подобрать — не более чем дело техники. Или — одного техника.
Да, это предательство. Но его УЖЕ объявили предателем и даже осудили условно. Осудили по одному только слову кровавого эрцога. Так пусть же его ложь станет, наконец, правдой!
Глава 37. Кровь с ножа
— Почему ты взялся его защищать?
Это Колин. Зачем он спрашивает? Он же понимает, что звери друг друга не предают, не лгут. Они не умеют, не могут…
Энрихе затравленно молчит, но лендслер требует понятного другому человеку ответа. И иннеркрайт бормочет:
— Не знаю… Он свой… живой. От него ещё молоком пахнет.
— Слыхал такие аргументы? — усмехается Колин, но глаза у него серьёзные и страшные.
— Кончай мучить парня, — отвечает ему худой и черноволосый.
Кто это? Это… Это командир южного крыла Империи, генерал А… А..?
— У меня салфетки кончаются, — генерал Абэлис коснулся очередной изысканной бумажной лодочкой лба Энрихе. Тот был мокрым, как мышь.
Иннеркрайт обвис в кресле и дышал тяжело, с хрипом. Хотя внешне ничего особенного в капитанской 'Гойи' не происходило. Лендслер даже, в общем-то, не допрашивал гостя. Но расспрашивал: глядя в глаза и выпуская из поля зрения лишь на короткие промежутки — глоток-два воды. И уже через час такой беседы Энрихе лежал в кресле, не пытаясь подняться.
Генерал Абэлис нервничал. Дарайя замерла в углу, превратившись в статую из редкого в освоенном пространстве синего акцидита — хоть и поделочного, но весьма дорогого камня. То ли свет так падал на неё, то ли зримым стал плотный кокон психической защиты. Без защиты тут было нельзя: атмосфера в капитанской давила, как многометровая водяная толща, не давала дышать, а если лёгкие выпрашивали- таки вдох, тяжёлый воздух закупоривал жилы.
— Он похудел у тебя на три кило, не меньше, — поморщился генерал Абэлис: в каюте явственно пахло не человеком — зверем. — Бросай, право. Я тебе уже десять раз поверил.
— Дело не в тебе. Ему не дали 'перегулять' своё состояние. Теперь нужен стресс, чтобы полностью вытащить человека из того, что ты видишь.
— Ты уже из меня человека вытащил!
Комкрыла тоже выглядел не лучшим образом. Загар скрывал бледность, но не синеву на висках и под глазами.
— Тогда иди, пройдись, я ещё не закончил, — предложил с каменным лицом Колин. Лендслер улыбчивостью и раньше не страдал, и было непонятно, угнетает ли его самого им же созданная тяжесть.
— Думаешь, он потом тебе спасибо скажет? — комкрыла поискал глазами салфетки. Не нашёл. Однако дежурного не позвал.
— В гробу я видел его 'спасибо'. Но я должен быть уверен, что помутнения рассудка у Энрека на
