таки с ними надо работать отдельно. В конце концов, мы же не смущаемся тем, что у нас есть православные детские сады, православные дома престарелых, — и мы не смешиваем их друг с другом. Поэтому я полагаю, что могут быть отдельные кружки или структуры, которые будут работать именно с молодежью.
— Отец Андрей, как-то так получилось, что день работы съезда, 29 октября, пришелся на отмечавшийся в советское время День комсомола. Вообще возникает параллель, что церковь как бы заменяет в наше время комсомольскую организацию. Что она выполняет ту работу, которую некогда государство брало на себя — и досуг молодежи, и нравственное воспитание, и допризывную подготовку, и много еще чего. Как вы считаете?
— Ничего комсомольского Церкви не надо. Просто когда-то комсомольская организация попробовала взять на себя функции Церкви. У Церкви еще в докомсомольскую эпоху появились миссионерские пароходы и поезда, а комсомольские агит-пароходы и агит-поезда возникли позже. Сейчас мы лишь возвращаем свои старые формы работы — нас же обвиняют в том, что мы обезьянничаем с комсомольцев.
— А зачем, на Ваш взгляд, был нужен съезд православной молодежи? Ведь у православной молодежи нет единой организации как таковой, церковью молодежь объединена духовно, то есть незримо.
— А что, съезд может существовать только для членов какой-то организации, типа комсомольской? Собрались православные люди, посмотрели друг другу в глаза — это уже хорошо. Такие съезды нужны хотя бы потому, что всякий православный священник, который пробует работать с молодежью, честно говоря, в нашей церковной среде — белая ворона[315]. Он работает под градом обвинений в «протестантизме».
Оттого так важны слеты «белых ворон», на которых они могли бы увидеть друг друга и вдобавок услышать одобрительное слово начальства.
— А что могут изменить различные молодежные и миссионерские съезды?
— Я думаю, что значение такого типа съездов (миссионерских, молодежных, образовательных чтений) не в том, чтобы создать документы, которые потом кто-то примет к действию. Не надо быть наивными, никто на самом деле не будет руководствоваться теми декларациями, которые мы на них принимаем. Дело не в декларациях, а в принципе «вода камень точит». Пусть до времени они останутся на бумаге, но есть робкая надежда, что со временем, доклад за докладом, постановление за постановлением, послание за посланием, переменят саму атмосферу в церкви, так что миссия станет восприниматься как главное служение церкви, а не как некая побочная роскошь, которую можно себе позволить после того, как все купола позолочены.
— На всецерковном Третьем миссионерском съезде в ноябре 2002 года в итоговом документе прозвучал просто «крик души» — что может быть, церковь будет более терпима к миссионерским поискам. Как Вы думаете, он будет услышан?
— Я надеюсь. На что я рассчитываю? Этот текст станет известен определенному кругу церковных чиновников-аппаратчиков. Затем, через несколько месяцев кому-то из этих аппаратчиков будет дано задание составить интервью, выступление, доклад кому-то из первенствующих лиц нашей церкви на сюжет о миссии. Логика же любого аппаратчика проста — делать как можно меньше, желательно откуда-нибудь переписать. И, я надеюсь, в качестве шпаргалки он возьмет этот документ и, в частности, этот абзац. И тогда мысль о необходимости терпимости к миссионерским поискам прозвучит уже с более высокой трибуны. У нашего съезда нет полномочий даже рекомендательных, не то что административных, мы можем только робко шептать где-то в уголке. Но если эти же мысли прозвучат из уст лиц, облеченных высшей церковной властью, тогда уже у нас будет возможность привести сегодняшнее «юродство» как официальную позицию Церкви. Что такое сегодня миссионерский съезд? Каждый из его участников в своей епархии кажется юродивым, непонятным выскочкой. А вот когда уже с высшей церковной трибуны это прозвучит — это уже очень заставит с этими юродивыми считаться.
Мне, скажем, очень в свое время облегчило жизнь то, что в патриарших речах несколько раз прозвучала мысль о том, что церковь должна уметь говорить на нескольких языках, что должен быть свой язык для разговора с детьми, свой язык для разговора с молодежью. Это очень важно, потому что у нас в течение многих и многих столетий церковная жизнь равнялась жизни литургической, и отсюда у людей возникло совершенно понятное ощущение, что литургический язык церкви — это единственный допустимый церковный язык. Поэтому у нас сегодня церковная миссия неизбежно связана с элементами юродства. Если ты хочешь быть с «эллинами» как эллин, будь готов к тому, что «иудеи» отвесят тебе на полную катушку.
— На что обратить внимание, начиная миссионерскую работу?
— Очень важен вопрос о терпимости, ведь очень многое входит в нашу душу без нашего сознания. Помните древнюю молитву: «Господи, дай мне силы изменить то, что я могу изменить. Дай мне мужество вытерпеть то, что я не в силах изменить. И дай мне мудрость, чтобы отличить одно от другого»? Так вот мудрости нам сегодня и не хватает.
А нам нужно различать — если что-то вошло в нашу жизнь без спроса, то есть три разных способа реакции: 1) осудить новость; 2) никак не реагировать и 3) можно попробовать использовать ее для нашего миссионерского блага.
Ну вот, например, есть греческая философия. У апостолов был выбор — можно было ее отвергать, не замечать или использовать некоторые суждения, чтобы подтвердить евангельскую истину. И Церковь избрала третий путь: апостол Павел несколько раз цитирует языческих философов и поэтов.
Сегодня в мир наших детей вторгаются все новые сказки, фильмы и т. д. Легко на словах сказать — «давайте их запретим!». Но, во-первых, послушаются ли дети нашего запрета (особенно дети нецерковные)? Второе, если даже сынишка послушался моего запрета, он не будет читать Поттера у меня на глазах, а после школы пойдет к своему дружку и прочитает или посмотрит фильм на видео. И получится, что он все равно это посмотрит, узнает это, но без моего комментария, подробного разбора — что здесь правда, что неправда, на что стоит обратить внимание, а где ложь какая-то.
Я считаю, что сегодня родители должны учиться вместе с детьми, причем на месяц опережая детей! Ты заранее, за месяц просматривай учебники твоего ребенка, обращая внимание на темы, по которым могут возникнуть антицерковные дискуссии (история, литература, биология и т. д.), и попробуй сам найти материалы, которые дали бы твоему ребенку возможность глубже посмотреть на эти проблемы, чем то воззрение, которое предложат одноклассники или его учительница.
Педагогика — это искусство возможного, искусство компромиссов. Надо уметь терпеть даже непослушность собственных детей. Как нам определить меру нашей собственной нетерпимости? Христианство по своей сути противоречит духу современной культуры. Но именно поэтому не надо спорить по мелочам, сохранив запас полемической энергии для обсуждения глобальных расхождений. А вот спорить по поводу прически или какого-нибудь фильма, может быть, не стоит.
— Известна многочисленная критика вашей позиции по отношению к книге «Гарри Поттер». Есть ли среди этой критики какое-либо здравое зерно или абсолютно все неприемлемо для Вас?
— Скажу честно, что когда я первый раз читал некоторые антипоттеровские книги, то кое-какие страницы казались мне очень и очень убедительными.
Но это меня не смутило. Я книжник, живу в мире книг и знаю, сколь убедительными могут казаться те или иные приводимые аргументы и факты, которые, однако, теряют свою силу, если посмотреть на них с другой стороны… Мое давнее правило в литературной полемике — не отвечать
Так же было и в полемике вокруг «Гарри Поттера». Подробности — во втором издании книги «Гарри Поттер в Церкви: между анафемой и улыбкой», посвященной анализу всех антипоттеровских публикаций и аргументов.
