измученная болезнями душа ребенка…
— На самом деле взрослый человек обычно предпочитает смерти любые условия жизни. Иногда готов сдаться в плен, столкнуться с тяжелейшими условиями сущестования, чтобы только сохранить жизнь… Поэтому лучше не решать за ребенка — жить ему или нет. Давайте дадим ему шанс.
А вообще главный вопрос, который возникает при разговоре о биоэтике, — это вопрос о границах человеческой жизни. Так обсудим его! А для этого необходим учебный курс, который смог бы стать площадкой для подобного обсуждения. Студенчество — это замечательное время, когда еще есть право на ошибку. Когда вы станете врачами, то такого права у вас уже не будет. А сейчас мы еще можем «щенячиться».
Давайте ошибаться, давайте вместе думать, давайте выдвигать экстравагантные гипотезы! И пусть даже христианство будет для вас экстравагантной гипотезой. Давайте её обсудим хотя бы в таком качестве, а потом, может, выяснится, что она не такая дикая, как казалась сначала.
— А как церковь смотрит на проблему контрацепции? Это необходимость или все-таки зло?
— Церковь без всякого восторга смотрит на контрацепцию. Но в то же время в нашей социальной концепции очень взвешенный, осторожный подход. Церковь категорически против тех методов контрацепции, которые носят абортивный характер — то есть убивают ребеночка уже зачатого. Что касается контрацептивов предохраняющего действия, то здесь отношение более сложное — все зависит от мотива человека. Если они используются просто ради того, чтобы не брать на себя ответственность, чтобы обеспечить комфортность своей жизни, то это просто извращение самого смысла супружеского единения. А другое дело — когда, скажем, родители обеспокоены тем, что у них есть уже, например, четыре ребенка и если еще один малыш появится, то они не смогут своим старшим детям дать надлежащую заботу, образование. И поэтому откладывают рождение своего будущего ребенка. И тем более — если контрацептивы используются по медицинским соображениям. В этом случае отношение церкви более мягкое[83].
— Но в подобных обсуждениях всегда будут разногласия, причем, и по основным принципам тоже. Возможно ли найти общий знаменатель?
— Главный расхождение между христианским и светским подходами к биоэтике, — в ответе на вопрос о том, что такое человек. Телесный организм или нечто большее? Когда начинается существование человека: с минуты зачатия или с момента исхода из лона матери? Когда прекращается жизнь человека: с остановки функционирования мозга или же с того момента, когда надоело жить? Когда человек становится челлвеком и когда он перестает им быть?
Но в чем тут трудность: как только вы пришли к ясной фомулировке того, что есть человек, вы подали заявку на создание концлагеря. Ведь с помощью этой вашей формулы вы теперь можете человекообразных существ разделить на два типа: одним вы разрешите считаться людьми, а другие с вашей точки зрения будут нелюдями; они окажутся вне этики, вне закона. Их тогда можно будет уничтожать… Я не понимаю, почему ребенок в состоянии от минуты родов плюс одна неделя — человек, а минус одна неделя — недочеловек…
Поэтому я и говорю что такие предметы, как биоэтика, нужны — просто для того, чтобы мы научились смотреть на человека не только через прицел микроскопа.
С точки зрения христианства, у человека кроме сердца, печени, селезенки и проч., есть еще и душа. И ей нужен повод к жизни, повод к росту. А размышления над нравственными проблемами и есть повод к тому, чтобы найти в себе ту самую душу и вывести её из полуатрофированного состояния.
— Но почему врач должен думать о душе, когда это личное дело пациента? И вообще — душой занимаются «врачи в рясах», т. е. священники. Это их прямая обязанность, но не врачей. Врач лечит тело…
— Мы уже потому должны думать о душе, что она — одно из условий исцеления тела. Через душу больного, как и через душу врача, можно ускорять или же тормозить процесс излечивания даже чисто физических болезней и травм.
Не стоит забывать, что помимо школ западной новоевропейской медицины существуют и другие школы, скажем восточные, мода на которые в наши дни крайне велика. Они как раз исходят из того, что человек — это целостное существо, и, значит, путь к его лечению лежит через душу.
Православие с этим согласно. Поэтому прежде, чем улетать на Дальний Восток в поисках лекарств и экзотических методик исцеления, давайте попробуем посмотреть, а что есть в нашей европейской христианской традиции…
— А что Вы скажите об эвтаназии?
— Самоубийство как таковое несет в себе негатив, потому что человек, добровольно собирающийся уйти из жизни, обычно делает это не в самом радужном настроении. Есть слова Христа об этом: «В чем застану, в том и сужу». Состояние души, с которым человек переступает границу, состояние отчаяния и ужаса мы забираем с собой в вечность.
Если человек скажет: «Убейте меня, потому что мне невмоготу, потому что мне жизнь не доставляет радости и наслаждения, и поэтому я не хочу жить», то он просто получит родовую травму. Ведь смерть — это новые роды, новое рождение. Родовая травма будет сказываться всю жизнь. На этот раз — вечную.
Каждый из нас здесь живет не один. С нами связана жизнь других людей. Одна женщина сказала мне: «Вы знаете, отец Андрей, я сама была в подобной ситуации, у меня мать очень долго и страшно умирала, для нас это был очень тяжелый год. И слава Богу, что он у нас был. Я не знаю, что этот год дал моей матери, но нам он дал очень много». Бывает так, что страдания другого человека есть повод для проявления силы других. Поэтому нельзя решить проблему эвтаназии, только замыкаясь на том, что испытывает или не испытывает сам больной.
Что касается просьбы человека об уходе из жизни, я думаю, что позиция церкви отрицательная, но с одной оговоркой. Представьте, что человек, который знает, что он не может жить без аппарата искусственной почки, узнает, что в больницу поступил ребенок с ожогами, и его жизнь зависит от наличия этой самой «искусственной почки». А она одна на весь город… И тогда он просит: «отключите этот аппарат от меня. Отдайте ребенку». В этом случае это будет не самоубийство, а самопожертвование, то есть — подвиг… К тому же к самоубийству в церкви есть более сложное отношение. В святцах описана история, когда некие девицы-христианки предпочли покончить с собой, нежели быть оскверненными варварами. Теперь они почитаются как святые[84]. Так что не укладывается христианство в ясные компьютерные инструкции. Да, мы знаем заповедь, нужно жить по ней, но иногда принципы любви и духовная нужда бывают выше заповедей.
— Есть ли официальная позиция Церкви в отношении крионики?
— Официальной позиции нет. Если замораживается тело уже умершего человека — это или медицинский эксперимент (что неплохо), или бизнес — что уже нехорошо. Если же замораживается тело больного, но еще не умершего человека, — это эвтаназия, и тут Церковь против «мягкого убийства».
Это — что касается оценки действий врачей. Что же касается пациента, то согласием на свою заморозку он расписывается в своем неверии в жизнь души вне тела, в жизнь после смерти, равно как и в неверии в воскресение мертвых. Конечно, если священник будет знать, что его приглашают отпевать человека, чье тело из храма последует в холодильник, ибо усопший надеялся не на жизнь будущего века со Христом, а на успехи науки, такого человека священник отпевать не будет. Зачем напутствовать человека в Вечности, если он именно туда и не хотел?
— А суррогатное материнство?
— Это традиционная для нашего постмодернисткого времени попытка растворения человека в машинных технологиях, когда попирается сама суть великого таинства любви. Соглашаясь вынашивать ребенка по заказу, многие женщины даже не понимают, какая боль ожидает их впереди, боль от разрезания тех уз, которые устанавливаются за время беременности у матери с будущим, пусть и генетически ей чужим, ребенком. Эта боль подсознательно будет преследовать ее всю жизнь, и никакие деньги этого не компенсируют. Недавно одна только что родившая женщина рассказала мне о той разительной смене чувств, которую она пережила в день родов. «Я никогда больше не соглашусь рожать!» — крикнула она поначалу. Но уже через несколько часов после родов воскликнула: «Хочу еще!». Бог (или, если хотите, природа) встроил в женский организм своего рода «наркотическую» фабрику: после родов она
