прощают тебе фальшивые ноты… «И между Небом и землею — знак примиренья — Божий храм». Вот этой тихой тайной радости я вам и желаю.
— Религиозные праздники все более светские. Пасха — повод выпить. Церковь это осуждает?
— Конечно, ведь это двойной грех. Пьянство само по себе грех, а когда это скотство сквернит святой день, когда за пьяным столом поминаются святые имена, грех усугубляется.
— То есть, если Пасха — то «ни-ни»?
— Понимаете, Пасха для православного настолько радостный день, что у него в голове не укладывается: как можно радость заливать водкой?
— А что значит Пасха для христиан?
— Пасха в православии — это больше, чем праздник. Это и есть то мгновение, когда человек может по-настоящему быть человеком. Основное отличие между разными философскими системами и мировоззрениями в том, что они в разный мгновениях узнают «момент истины» — тот момент, когда в человеке проступает самое человеческое, самое подлинное. Кому-то кажется, что самое главное проявляется, когда человек совершает героический, мужественный поступок, кому-то — при общении с высоким искусством. Для кого-то самое важное — опыт сексуальных переживаний, для кого-то — его социальный и коммерческий опыт. А для христианства «момент истины» — это то мгновенье, когда наши маски отбрасываются, и то, что у нас в глубине, в сердце, просыпается и требовательно заявляет о своем существовании и о том, чему оно радуется и об утрате чего скорбит — вот это и есть Пасхальная ночь. Все, что существует в Церкви, существует ради Пасхи. И все то, от чего предостерегает Церковь людей, это всего-навсего правила дорожной безопасности по дороге к Пасхе. Церковь рассказывает, как надо жить, чтобы не потерять радость Пасхи, которая обретается в эту ночь.
— Есть ли какое-нибудь различие в православном и западнохристианском понимании Пасхи, кроме различия в обрядах и датах празднования?
— Разница есть. И не только в датах, а в восприятии Пасхи. Православие — религия Пасхи. В представлении католиков Пасха действительно большой и прекрасный праздник, но один из многих. Бытовая и церковная культура западных стран выше Пасхи ставит Рождество. Разумеется, Рождество — момент, когда Бог стал человеком — дивный праздник. Но в православном понимании нам важней осознать, ради чего Бог стал человеком: ради того, чтобы мы стали другими, перестали быть только людьми. Чтобы Богонасыщенность, которая была во Христе и так ярко проявилась именно в Пасхе, была наша. Это различие связано с другими различиями православной и католической культур. Вспомните, католическая живопись даже святых людей и Христа изображает как людей вполне обычных. Это натуралистическая живопись. Православные же иконы всегда подчеркивали светоносность, преображенность Христа и тех людей, которые пошли по Его пути.
В православном понимании важен не только вектор от Бога к человеку, но и обратный — от человека к Богу. По слову древнехристианского святого Иринея Лионского — «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом». И Пасха показывает нам ту высоту, к которой мы призываемся.
— Пасхе предшествует Великий пост. Но, как мне кажется, в нашей стране вряд ли резко сокращается объем продажи мясо-молочных продуктов.
— Я специально расспрашивал людей, работающих в ресторанном бизнесе. Потребление мяса сокращается даже в дорогих ресторанах. Правда, на сегодняшний день в нашей стране сложилась парадоксальная ситуация — рыба стоит дороже мяса. Ведь изначальный смысл поста так пояснялся Иоанном Златоустом в IV веке: «Подсчитай, сколько стоит стол с мясом, сколько — без. Ешь без мяса, а разницу отдай бедным». Очень многими это измерение поста сегодня забывается.
Но в любом случае, независимо от того, постился человек или нет, на Пасху приглашаются все, и в эту ночь Церковь не делает различия между теми, кто постился, а кто нет. Более того, в каждом храме будет читаться проповедь Иоанна Златоуста, где прямо говорится: «Постившиеся и не постившиеся, приидите. Для всех день радости».
— Вы часто бываете за границей, расскажите о наших православных соотечественниках за рубежом…
— В жизни русского зарубежья, к счастью, испаряется дух диссидентства. После гражданской войны русские люди, оказавшись по ту сторону железного занавеса, смотрели на Россию с болью — все рушится, все плохо, новости только трагичные. Послевоенная эмиграция состояла из россиян, которым тоже не было пути назад. Они знали, что встреча с Родиной для них будет встречей со смертью.
А в 90-е годы люди уезжали по экономическим, семейным причинам, но главное — без страха и без ненависти. И потому меняется настрой в эмигрантских приходах. Теперь люди хотят ощущать свое единство с русской церковью. Радостно ведь, находясь в Новой Зеландии, Африке или на Кипре вознести молитву о Патриархе Московском и Всея Руси, и ощутить, что Русь Святая простирается до дальних пределов мира.
Чем отличаются приходы зарубежья от приходов в России, так это малолюдством. Здесь есть свои плюсы и минусы. Приятно, когда все друг друга знают, когда отношения теплые, сердечные. Хорошо, что после службы предлагается совместное чаепитие, общение. Это заимствование у инославных, но ведь доброе и человечное есть и у неправославных христиан.
Нет, нет, не спешите обвинять меня в экуменизме. Я всего лишь повторяю то, о чем мечтал еще св. Феофан Затворник: «Отчет я читал. Там нет ничего неправославного. Хвалит штундистов не как правоверующих, а что как кто станет штундистом, так начинает добре жить. Цель у него — завесть православную штунду[131]. Ведь штунда, собственно, есть собрание для бесед благочестивых не в богослужебные часы. Тут поют духовные стихи, читают Евангелие, книги, беседы ведут. Я рекомендовал ему этот отчет представить Владыке с той целью, чтобы возбудить его заводить везде православную штунду, внецерковные собрания и беседы» [132].
Этого нам в России и по сю пору не хватает. Помните, как точно сказал Святой Ириней Лионский о грехе первых людей: «Не став еще людьми, они хотели стать богами». Прежде чем обожиться, надо очеловечиться. То есть надо научиться радоваться друг о друге, а потом нести радость о Господе. Элементарные вещи: улыбка, внимательное доброе слово, приветливый взгляд — как все это важно в жизни прихода. На малом приходе священник помнит всех и знает обстоятельства жизни каждого…
Но иногда хочется побыть наедине с Богом, хочется придти туда, где тебя не знают, затеряться в многолюдстве. Вот это чувство одиночества пред Богом в толпе необретаемо в малолюдных зарубежных приходах.
— А что значит — «предать анафеме»?
— Это значит публично засвидетельствовать несовместимость той или иной идеи с христианской верой или же отлученность данного человека или группы людей от церковного общения. И это ни в коем случае не проклятие!
В католической традиции — это проклятие, да, но в православии я знаю только один случай, когда анафема провозглашалась как проклятие. Это был 1821 год. Греки подняли восстание против турок, и султан вознамерился издать закон, согласно которому все православное население в Турецкой империи объявлялось вне закона и подлежало вырезанию. Надо отдать должное главе мусульманского духовенства: он отказался подписать это распоряжение, за что был сразу убран и на его место султаном был поставлен другой человек. Но в результате этой заминки об этом замысле стало известно в правительствующих кругах, а поскольку в правительство Турецкой империи, в ранге трехбунчужного паши, по статусу входил константинопольский патриарх, то об этом узнал и он. И вот перед ним встал страшный выбор — либо гибель всех его соотечественников, либо какой-то неожиданный поступок. И тогда он публично издал послание, от своего имени и от имени Синода — с анафемой всех восставших греков. И вот в этом случае анафема означала отнюдь не просто отказ в церковном общении — потому что туркам, которые сами были вне Церкви, было бы непонятно, в чем тут наказание. Там были страшные слова именно проклятия — «пусть ваши жены станут вдовами, пусть ваши дети будут сиротами, пусть земля станет как бесплодный камень под вашими ногами, а небо — медным тазом, которое будет сжигать вас огнем, ну и так далее». Вот это и был единственный подобный случай в православной традиции.
— Сбылось проклятие?
