«золота»): «Иван Шишкин, классный художник». Звание классного официально он получит только в октябре, после диплома, здесь торжество самоутверждения! А вот запись 1867 года была уж лаконичней некуда: «Профессор Шишкин». Подпись. И все. Что тут рассусоливать, если я уже профессор!
Лаконичны эти записи. Так же кратки были и Архип Куинджи, и Петр Чайковский, и Рерихи, и многие другие. Но сколь много раскрывается в этих записях мыслей, душевного настроя. В этих же книгах есть записи, которые иначе как шедеврами откровения не назовешь. Приведу хотя бы две. Первая: «Их Императорского Величества Лейб-Гвардии гренадерского полка отставной сержант Ермил Тихонов прибыл на Валаам замаливать грехи тяжелого запоя». И подпись. Каково? И ведь регистратор слово в слово записал, не сумляшась. Или вот такое: «Петербургский мещанин Авим Петров прибыл на Валаам дать обет не бить жены даже по праздникам». Подпись.
Господа хорошие, да где же вы, кроме России, найдете такие откровения? На третьем ярусе колокольни, когда были поставлены леса для реставрации, на наружной стене (как уж туда попал автор — не ведомо) найдена была гвоздем, видимо, вырезанная в штукатурке надпись: «Купец третьей гильдии Макар Ворошилов дал обет вина не пить один год!» Да Макара Ворошилова не за обет, а за одну только эту надпись медалью наградить надо было.
Ладно, шутки в сторону. Летом 1867 года Шишкин, как всегда, приехал не один. Но приехал не только для того, чтобы вспомнить свои студенческие тропы и поработать. Он привез с собой юного, семнадцатилетнего тогда, брата своей жены Федю Васильева. Привез для того, чтоб и для Феди Валаам стал кладезем натуры.
О Федоре Александровиче Васильеве написано много трудов, поэтому я не буду тут растекаться мыслью по древу, скажу только, что талантлив был он необыкновенно. Не случайно Крамской высказался о нем: «Гениальный мальчик». Трагедия только в том, что гениальному этому мальчику судьба отпустила всего только 23 года. И даже краткое мгновение на земле было так прожито этим человеком, что оставило неизгладимый след в истории не только русского, но и мирового искусства. Он умер от чахотки в Крыму и пока мог держать кисть в руках, не отходил от мольберта. И оставил после себя хоть незначительное по количеству, но зато ярчайшее по содержанию художественное наследие. Лучшие музеи мира счастливы иметь его работы в коллекциях. Влияние его творчества на дальнейшие пути русской пейзажной школы, на ее развитие поистине неоценимы. «Лирический пейзаж» — вот, наверно, как можно сформулировать то, что талант его подарил миру. Это потом придут Архип Куинджи, Исаак Левитан и другие. У истоков этого явления навсегда останется юный Федя Васильев.
В тот год на Валааме им были созданы всего две работы: «Этюд с охотником» и «В церковной ограде». Обе работы эти принадлежат нынче Русскому музею. А тогда Федю даже не приняли в Академию Художеств. Ах, Россия-матушка, что же ты делаешь с гениальными сыновьями своими!
30 июня 1871 года ступил на землю Валаама Архип Иванович Куинджи. Проработал он на острове два месяца. Результатом этой поездки явились две законченных работы: «Вид на острове Валааме» и «Ладожское озеро». По поводу первой работы Стасов в свое время скажет: «Я у этого Куинджи понимаю все, кроме одного: как это делается». Полагаю, что и сейчас художники стоят перед работами Архипа Куинджи с этой мыслью: «Как же это сделано?». Думаю, что об Архипе Ивановиче особо распространяться не надо. Он человек-легенда, и сказано о нем немало.
Перечислить имена всех, кто в те годы живописал на Валааме, просто не представляется возможным. Это десятки имен. Из тех, кто сегодня известен всему миру, нельзя не упомянуть Николая Константиновича Рериха. Три года подряд, летом 1916–1918 годов, наезжал он на Валаам. Рерихи жили тогда на ближайшем к острову побережье Ладоги в городе Сердоболь (ныне Сортавала). В Русском музее хранятся его работы тех лет: «Святой остров», «Карелия, вечное ожидание», «Ждущая» и другие.
После восемнадцатого года русских художников на Валааме появляться не стало. Эмигрантам было не до этого. Для живших в «Союзе» он был за семью печатями. Наезжали, правда, художники финские.
Но Валаам оставил след не только в пейзажной живописи. В русской классической литературе нет-нет и мелькнет это название. Возьмите на досуге, мой друг читатель, томик Лескова, его замечательную повесть «Очарованный странник», откройте ее — и с первых строк вы начнете воображаемое путешествие с ее героями на Валаам. Алексей Николаевич Апухтин был столь впечатлен поездкой в Валаамский монастырь, что создал прекрасную поэму «Год в монастыре». Василий Иванович Немирович-Данченко (брат известного режиссера, одного из создателей МХАТА Владимира Немировича-Данченко) после поездки на остров написал дивную повесть «Крестьянское царство». Иван Шмелев создал два восторженных романа: «На скалах Валаама» и «Старый Валаам». В начале 50-х годов Мариетта Шагинян написала серию восторженных очерков об этом крае. В одном из них есть восклицание: «Валаам, жемчужина Ладоги!»
Долгие годы обзорная экскурсия по острову носила это название. Наше время оставило свой след: печальный рассказ Юрия Нагибина «Терпение» и фильм «Время отдыха с субботы до понедельника» с Баталовым в заглавной роли. Я уж не беру в счет всевозможных статей, очерков, туристических проспектов, работ научных. Они составят довольно обширную библиографию.
Нашел себе Валаам место и в русской классической музыке. В конце августа 1866 года в книге регистрации зимней монастырской гостиницы появилась запись: «Петр Чайковский». А попал Петр Ильич на Валаам, если так можно выразиться, по несчастному случаю. Блестяще окончив в 1865 году консерваторию, молодой композитор приступает к созданию Первой своей симфонии. Клавир 1-й части был готов уже к Рождеству 1866 года, тогда же рождается и название симфонии: «Зимние грезы». Первую часть Чайковский называет «Зимняя дорога». После небольшой передышки приступает к работе над второй частью. Но работа остановилась. Шли дни, недели, месяцы — не возникала генеральная тема. Все наброски клавира уничтожались, мучительный поиск темы зашел в тупик. Композитор был в отчаянии.
И тут друг Петра Ильича, поэт, добрая душа Алексей Николаевич Апухтин, два года подряд все собиравшийся на Валаам, решился: «Едем, Петруша. На Валааме обязательно надо побывать». Чайковский категорически запротестовал: какие поездки, ежели не идет работа. Тогда Апухтин пошел на хитрость. Он предложил другу проводить его до парохода. Приехали на Калашниковскую набережную. Чайковский не обратил внимания, что Алексей пролетку отпустил, попрохаживались по набережной, а потом Апухтин предложил зайти в буфет на монастырском пароходе, где «такой чай подают, такое варенье, ты не пробовал, а время еще есть». Петр Ильич согласился. А времени уже не было! Пока пили чай, пароход пошел. Билеты хитрец Алеша купил заранее. Петр Ильич смирился, хотя и пожурил друга за «интригу». Потом он всю жизнь будет благодарен Апухтину за это путешествие.
На Валааме они попали в объятия начала золотой осени. Чайковский в восторге!
Через две недели, по возвращении в Петербург, клавир второй части симфонии под названием «Угрюмый край, туманный край» был завершен! Эта музыка посвящена Валааму. Но она Валаамом и рождена, и, кстати, именно поэтому все питерские теплоходы вот уже почти сорок лет уходят с острова под звуки второй части Первой симфонии Петра Ильича Чайковского. И, хотя есть прекрасный церковный гимн Валаама, печальный гобой, звучащий над ладожскими водами, тоже с полным правом можно считать гимном дивному острову.
Между прочим, остерегу уважаемую публику: торжественная кантата Танеева «Иоанн Дамаскин» посвящена не игумену отцу Дамаскину, а небесному его покровителю, богослову и псалмопевцу VIII века Святому Иоанну из Дамаска. Не путайте, пожалуйста.
