отреагировал Хмельницкий. Возражений не последовало, Свитка встал и начал доклад.
— Основное вы и сами знаете, каждый месяц доклады отсылаю, по важным случаям так и много чаще. Главная опасность для нас сейчас поляки. После летнего и осеннего великого разорения туда великая беда пришла. Почитай, вся Малая Польша и добрая половина Великой остались без хлеба. Не то, чтоб совсем, но цены на него там сейчас, совсем не божеские, раз в десять-пятнадцать выше, чем прошлой зимой. А кушать-то людям каждый день хочется. Родители детей продают, чтоб других прокормить, женщины и девицы телом торгуют, уже много случаев людоедства было. Селяне, у которых мы или калмыки поля вытоптали или пожгли, по дорогам ходят, Христа ради просят, только не у многих-то есть что давать. По их дорогам только с немалым оружным отрядом и ездить сейчас можно, иначе никуда не доедешь, и косточек не найдут.
— Так в чём же здесь беда? — удивился Татарин. — Радоваться надо, что у лютых врагов великое неустроение и разор случился. А уж для наших донских земель это совсем маловажные известия.
— Нет! — вступил в разговор Москаль-чародей. — Очень важные и для донцов, дослушай, что человек скажет.
— Эээ… вообще-то радоваться чужой беде грех, но печалиться особо здесь, честно говоря, никто не спешит. Да только беды простых людей и панов проняли. Большинству в этом году нечего было продавать. А кто вперёд арендную плату с жидов получил, нового соглашения с ними заключить не может. Те, не будь дураками, сейчас из Польши как тараканы от кипятка бегут. Кто в Литву, кто в Голландию, а многие, из бедноты — в Палестину.
— Люблинская их община, почитай, полностью через наши земли на юг убыла, на кораблях, подловили затишье в штормах и уплыли. Представляете, моря зимнего не убоялись! — дополнил информацию Свитки Хмельницкий.
— Да утонуть в море всё же лучше, чем быть съедену, — пожал плечами главный разведчик. — А уж кто тебя будет есть, волк или человек… В общем, весёлая жизнь у панов кончилась. Денег на неё нет и взять негде. Может, не у всех, но у очень многих. Ясное дело, они очень озлились на виновников своих бед.
Пётр замолк и оглядел внимательно слушавших его атаманов.
— На нас они обиделись, нам хотят головы посносить, на колья нас посажать, четвертованию подвергнуть. Как после весенней распутицы дороги посохнут, великой силой и двинут сюда.
— Насколько великой? — спросил Татарин. — Под рождество ты говорил о более чем ста тысячах.
— Судя по последним сведениям… думаю, что более чем двести тысяч только оружных явится. В этот раз и в Польше Посполитое рушение не пустым звуком будет, как летом. Многим шляхтичам уже не до веселия, жить не на что. Среди разбойников много шляхетских отрядов. Набеги наши они в замках или городах пересидели, а осенью кинулись — жрать-то челяди нечего, хлопов побили-поугоняли, сёла пожгли, поля потравили… Все, кто до весны доживут, за нашей кровушкой придут.
— И хочу добавить, что одной Малой Руси, хоть и с запорожцами, их не осилить! — признался Хмельницкий.
— Неужто большой армии собрать не сможете? — искренне удился Татаринов.
— Собрать-то сможем, чего уж. Может, и не меньшую. Да только оттуда пойдут воины, а у нас будут в основном селяне. Опять-таки конницы у нас мало, и чего уж, похуже она, чем панская. Да и пешими у них много немецких наёмников воевать будет, а у нас… — Хмель махнул рукой.
— Хлоп в поле воину не соперник! — поддержал гетмана фактический хозяин Левобережья, Скидан. — Обучать их мы обучаем, оружие и порох копим, только… — атаман махнул рукой.
— Деньги полякам ещё поступали? — перевёл разговор на главный вопрос Аркадий. — Помимо миллионных пожертвований от Франции и Голландии?
— Ватикан прислал недавно, прямо во дворец королю. Сколько, узнать не удалось, но думаю, что поменьше, чем французы и голландцы. Сотни тысяч, вряд ли больше полумиллиона… скорее заметно меньше. И император зятьку денег прислал, по-родственному. Как бы не меньше, чем римский папа, сам на испанских посылках сидит.
— Получается, вся Европа против нас ополчилась.
— Получается, что так, и католики, и протестанты хотят по дешёвке польский хлебушек получать, вот денежки и шлют.
— У себя поляки ведь тоже что-то собрали?
— На удивление много, как бы ни треть от обычного сбора. Здорово им налог на вывоз зерна помог, раньше-то его блокировали, теперь панку, который посмел голос против поднять, прямо в зале дурную голову сняли, свои же шляхтичи. Шутки с 'Не позволям!' кончились, это даже до глупцов там дошло. Не до всех, конечно, но самым глупым те, кто поумнее, объяснят. Не где-нибудь, вокруг Кракова и Варшавы волчьи стаи по ночам воют, разбойничьи шайки рыщут, в городах частенько людоедов выявляют.
— Треть… многовато.
— Раньше-то королю запрещали большую армию набирать, а сейчас всё на неё пойдёт. Никто против слова не скажет, наоборот, шляхтичи сами на коней сядут и вооружённую челядь с собой приведут. Так что эта треть поболе полного сбора прежних лет для их армии обернётся.
— А с оружием у них трудностей нет?
— При таких-то деньгах? Император обещался поставить добрые нарезные ружья для 'венгерской' пехоты, его вороги шведы уже прислали много лёгких гладкоствольных. Пушки, вроде бы, Франция обязалась дать, правда… может, и не дадут.
— Трансильванский миллион? — улыбнулся Аркадий.
— Да, хотя и не только. Там же посольство французское сгинуло, больше ста охранников расфуфыренных как петухи, во главе с доверенным лицом Ришелье, каким-то монахом-итальяшкой. Живых, как понимаете, разбойники не оставили. Кстати, мы и не знали, что они с собой ружья повезут, почти тысячу штук, да удобных, с крышками на полочках. Ришелье сильно обиделся. Изничтожение официального посольства — такое не прощается. Да и посол, видно, был важной птицей. Нас, конечно, тоже подозревают, но среди прочих других. Думаю, в ближайшее время не видать полякам от французов помощи, как своих ушей. Кстати, трансильванскому господарю также. Франция страна богатая, но миллионов ливров и там избытка не наблюдается. Одним выстрелом сразу трёх зайцев убили!
Что-то в этом рассказе показалось попаданцу очень важным, но раздумья на эту тему пришлось отложить. Обсуждения политического момента и планов военной кампании продолжались.
— А третий-то кто? — озвался Шелудяк.
— Литва. Следы-то похищенных денег ведут туда. Радзивиллы, ясное дело, отпираются, да кто ж им поверит, если в Вильно, Ковно и Минске на базарах эти самые ливры в большом количестве выплыли? Владислав сгоряча пригрозил литовским канцлеру и гетману, так те в ответ его послали. Если победим поляков весной, отделяться будут, они и раньше своей нелюбви к полякам не скрывали.
— Голландско-польскую дружбу, нам совсем не нужную, уже начали рушить?
— Да, наши ребята из лисовчиков собрали в Малой Польше отряд из ярых католиков и по первой же травке двинут жечь голландские провинции. Города им, конечно, там будут не по зубам, но сельскую местность, думаю, успеют сильно разорить, ребята все с большим опытом, кое-кто ещё с самим Лисовским на Русь ходил.
— Постой, угадаю, а заплачено им голландскими гульденами? — стукнул кулаком по столу в ясно читаемом восторге Москаль-чародей.
— Точно. Из той самой помощи Речи Посполитой, мы их на фальшивые злотые много наменяли.
— Класс! Теперь на Западе десять раз будут думать, прежде чем полякам хоть одну монету дать!
— Это вы хорошо придумали! — поддержал беседу Хмельницкий. — Если весной выстоим, разобьём королевскую рать, то другой ему ни в жисть не собрать. Только это нелегко будет сделать. Наёмников немецких у Владислава много будет?
— Много, — вздохнул Пётр. — В Германии страшный голод, своего хлеба из-за войны там мало сеют, раньше в Польше докупали, а теперь… большие отряды, говорят, не за плату, за кормёжку готовы зимой к кому угодно перебежать. Там и грабить-то некого. А королю есть чем их кормить. Хлопы и мещане и дальше будут вымирать, но на прокорм армии он зерна найдёт. Владислав уже и надежду потерял настоящим
