Так застала ее бабушка, неодетую, необутую, с перстнями на пальцах, в браслетах, в брильянтовых серьгах и обильных слезах. Она сначала испугалась, потом, узнав причину слез, обрадовалась и осыпала ее поцелуями.
— Это Бог тебя любит, дитя мое, — говорила она, лаская ее, — за то, что ты сама всех любишь, и всем, кто поглядит на тебя, становится тепло и хорошо на свете!..
— Ну пусть бы Николай Андреич: он жених, пусть maman его, — отвечала Марфинька, утирая слезы, — а брат Борис Павлович: что я ему!..
— То же, что всем! одна радость глядеть на тебя: скромна, чиста, добра, бабушке послушна… («Мот! из чего тратит на дорогие подарки: вот я ужо ему дам!» — в скобках вставила она.) Он урод, твой братец, только какой-то особенный урод!
— Точно угадал, бабушка; мне давно хотелось синенькие часики — вот этакие, с эмалью!..
— А что ж ты не спросишь бабушку, отчего она ничего не подарила?
Марфинька зажала ей рот поцелуем.
— Бабушка, любите меня всегда, коли хотите, чтоб я была счастлива…
— Любовь — любовью, а вот тебе мой всегдашний подарок! — говорила она, крестя ее. — А вот и еще, чтоб ты этого моего креста и после меня не забывала…
Она полезла в карман.
— Бабушка! Да ведь вы мне два платья подарили!.. А кто это зелени и цветов повесил?..
— Всё твой жених, с Полиной Карповной, вчера прислали… от тебя таили… Сегодня Василиса с Пашуткой убирали на заре… А платья — твое приданое: будет и еще не два. Вот тебе…
Она вынула футлярчик, достала оттуда золотой крест с четырьмя крупными брильянтами и надела ей на шею, потом простой гладкий браслет с надписью «От бабушки внучке», год и число.
Марфинька припала к руке бабушки и чуть было не расплакалась опять.
— Всё, что у бабушки есть, — а у ней кое-что есть — всё поровну разделю вам с Верочкой! Одевайся же скорей!
— Какая вы нынче красавица, бабушка! Братец правду говорит: Тит Никоныч непременно влюбится в вас…
— Полно тебе, болтунья! — полусердито сказала бабушка. — Поди к Верочке и узнай, что она? Чтобы к обедне не опоздала с нами! Я бы сама зашла к ней, да боюсь подниматься на лестницу…
— Я сейчас, сейчас… — сказала Марфинька, торопясь одеваться.
II
Вера, через полчаса после своего обморока, очнулась и поглядела вокруг. Ей освежил лицо холодный воздух из отворенного окна. Она привстала, озираясь кругом, потом поднялась, заперла окно, дошла, шатаясь, до постели, и скорее упала, нежели легла на нее, и оставалась неподвижною, покрывшись брошенным туда ею накануне большим платком.
Обессиленная, она впала в тяжкий сон. Истомленный организм онемел на время помимо ее сознания и воли. Коса у ней упала с головы и рассыпалась по подушке. Она была бледна и спала как мертвая.
Часа через три шум на дворе, людские голоса, стук колес и благовест вывели ее из летаргии. Она открыла глаза, посмотрела кругом, послушала шум, пришла на минуту в сознание, потом вдруг опять закрыла глаза и предалась снова или сну, или муке.
В это время кто-то легонько постучался к ней в комнату. Она не двигалась. Потом сильнее постучались. Она услыхала и встала вдруг с постели, взглянула в зеркало и испугалась самой себя.
Она быстро обвила косу около руки, свернула ее в кольцо, закрепила кое-как черной большой булавкой на голове и накинула на плечи платок. Мимоходом подняла с полу назначенный для Марфиньки букет и положила на стол.
Стук повторился, вместе с легким царапаньем у двери.
— Сейчас! — сказала она и отворила дверь.
Влетела Марфинька, сияя, как радуга, и красотой, и нарядом, и весельем. Она взглянула и вдруг остановилась.
— Что с тобой, Верочка? — спросила она, — ты нездорова!..
Веселье слетело с лица у ней, уступив место испугу.
— Да, не совсем… — слабо отвечала Вера, — ну, поздравляю тебя…
Они поцеловались.
— Какая ты хорошенькая, нарядная! — говорила Вера, стараясь улыбнуться.
Но улыбка не являлась. Губами она сделала движение, а глаза не улыбались. Приветствию противоречил почти неподвижный взгляд, без лучей, как у мертвой, которой не успели закрыть глаз.
Вера, чувствуя, что не одолеет себя, поспешила взять букет и подала ей.
— Какой роскошный букет! — сказала Марфинька, тая от восторга и нюхая цветы.
— А что же это такое? — вдруг прибавила она, чувствуя под букетом в руке что-то твердое. Это был изящный porte-bouquet, убранный жемчугом, с ее шифром.
— Ах Верочка, и ты, и ты!.. Что это как вы все меня любите!.. — говорила она, собираясь опять заплакать, — и я ведь вас всех люблю… как люблю, Господи!.. Да как же и когда вы узнаете это: я не умею даже сказать!..
Вера почти умилилась внутренно, но не смогла ничего ответить ей, а только тяжело перевела дух и положила ей руку на плечо.
— Я сяду, — сказала она, — я дурно спала ночь…
— Бабушка зовет к обедне…
— Не могу, душечка, скажи, что я не так здорова… и не выйду сегодня…
— Как, ты совсем не придешь туда? — в страхе спросила Марфинька.
— Да, я полежу, я вчера простудилась, должно быть. Только ты скажи бабушке — слегка…
— Мы к тебе придем.
— Боже сохрани! Вы помешаете мне отдохнуть…
— Ну, так пришлем тебе сюда всего… Сколько мне подарков… цветов… конфект прислали!.. Я покажу тебе…
Марфинька рассказала всё, что и от кого получила.
— Да, да — хорошо… это очень мило! покажи… Я после приду… — рассеянно говорила Вера, едва слушая ее.
— А это что? Еще букет! — сказала вдруг Марфинька, увидя букет на полу, — что это он на полу валяется?
Она подняла и подала Вере букет из померанцевых цветов. Вера побледнела.
— Кому это? чей? Какая прелесть!
— Это… тоже тебе… — едва выговорила Вера.
Она взяла первую ленточку из комода, несколько булавок и кое-как, едва шевеля пальцами, приколола померанцевые цветы Марфиньке. Потом поцеловала ее и села в изнеможении на диван.
— Ты в самом деле нездорова — посмотри, какая ты бледная! — заметила серьезно Марфинька, — не сказать ли бабушке? Она за доктором пошлет… Пошлем, душечка, за Иваном Богдановичем… Как это грустно — в день моего рождения! Теперь мне целый день испорчен!
— Ничего, ничего — пройдет! Ни слова бабушке, не пугай ее!.. А теперь поди, оставь меня… — шептала Вера, — я отдохну…
Марфинька хотела поцеловать ее и вдруг увидела, что у ней глаза полны слез. Она заплакала сама.
— Что ты? — тихо спросила Вера, отирая украдкой, как будто воруя свои слезы из глаз.
— Как же не плакать, когда ты плачешь, Верочка! Что с тобой? друг мой, сестра! У тебя горе: скажи мне…
— Ничего, не гляди на меня: это нервы… Только скажи бабушке осторожно, а то она
