отрицательно. Поздней Хейе ставили в вину то, что подобная постановка вопроса уже сама предопределяла ответ. Вскоре после своего назначения Хейе совершил поездку в США и в страны Латинской Америки. Мне не приходилось слышать о каких-либо полезных результатах этого вояжа. Зато предметом общих насмешек были золотые или серебряные аксельбанты к парадному мундиру, введенные Хейе сразу же по возвращении, в армии их окрестили «обезьяньими качелями». Кроме того, Хейе «украсил» выходную форму блестящими погонами и петлицами. Особенно шокировал офицеров следующий случай. Во время инспекционной поездки в какую-то часть Хейе, узнав, что у одного из солдат день рождения, тут же пригласил его «пропустить стаканчик». Однако еще большее негодование возбуждало то, что, выступая перед солдатами в частях, Хейе предлагал им обращаться непосредственно к нему с жалобами и просьбами в нарушение принятого порядка подачи жалоб по инстанции. Что же до Министерства рейхсвера, то здесь, по моим впечатлениям, присутствие Хейе особенно не ощущалось.
Подмоченный престиж Хейе привел к тому, что для многих офицеров генерал-полковник стал своего рода козлом отпущения — ему приписывали все нежелательные новшества и вообще считали его виновником всех бед. Но зато в руководстве рейхсвера теперь не было разногласий, ибо Хейе старался лояльно сотрудничать с министром.
Никого не удивляло, что теперь, когда жизнь вошла в колею, рейхсвер в еще большей степени стал объектом внутриполитической борьбы. Это было не случайно. Многочисленные противоречия, терзавшие республику, не могли не отразиться на положении армии в государстве и на политике рейхсвера. Военное руководство рейхсвера в доказательство своей верности республике постоянно ссылалось на то, что в 1923 году именно рейхсвер оградил ее от натиска справа и слева. И все же рейхсвер не был армией республики да и не мог ею быть; все, без исключения, генералы рейхсвера и подавляющее большинство офицеров не только достались ему в наследство от разбитой кайзеровской армии, но вообще стремились создать новое государство по образу и подобию сгинувшей империи (это не исключало, конечно, что по частным вопросам они придерживались разных точек зрения и спорили о методах достижения своей цели). Те силы общества, на которые опиралось руководство рейхсвера и с которыми его сближала политическая традиция, были враждебны республике. Сваливая все на версальский диктат, влиятельные круги, таким образом, стремились снять с себя ответственность за войну, за ее агрессивные цели, за поражение и восстановить свои старые позиции. Спору нет, версальский диктат был неравноправным и позорным договором, который отдал немецкий народ на милость грабивших его держав-победительниц. Само собой разумеется, Германия должна была сделать все, чтобы стряхнуть с себя ярмо Версаля. Немецкий народ считал это своим национальным долгом. Вопрос заключался лишь в том, по какому пути следовало идти к достижению цели — по пути национальной политики, взаимопонимания и мирного урегулирования всех спорных вопросов (Рапалльский договор показывал правильное направление движения) или по пути сознательного обострения обстановки внутри страны, разжигания шовинизма и подготовки к новой войне.
В отличие от фон Секта Шлейхер был сторонником прозападной политики «исполнения обязательств». Он стремился повышать боевую готовность населения и подвести под рейхсвер широкую социальную базу, обеспечив ему поддержку всех политических сил — от правых до социал-демократов. Шлейхер особенно решительно выступал против военных ограничений Версаля. Но решающую роль для будущего развития Германии сыграло то, что все меры, направленные на повышение обороноспособности Германии, одновременно служили подготовке к новой войне. Если вначале целью было лишь постепенное укрепление рейхсвера, то уже очень скоро стала пробиваться явная тенденция к военному реваншу. В этот период — в середине двадцатых годов — нацисты только что начали заново воссоздавать свою партию. Но и в самом рейхсвере — в этом ядре будущей массовой армии — многочисленные факторы обусловливали развитие в том же направлении. Такими факторами были в первую очередь подготовка самой армии, ее сотрудничество с военно-политическими союзами, продолжение старых традиций и тайные военные мероприятия.
Этому развитию способствовала и пресловутая легенда «об ударе кинжалом в спину».
«Весь этот миф — сплошной вздор! — сказал однажды Шлейхер по поводу уже упомянутого мюнхенского «процесса об ударе кинжалом». — Мы все отлично знаем, что исход войны в 1918 году определялся бесконечной цепью причин и следствий. Считать революцию 1918 года единственной причиной нашего разгрома глупо. Сама революция была не причиной, а следствием. Положение было безвыходным и с военной, и с внутриполитической, и с международной, и с экономической точек зрения. Конечно, революционные экстремисты не сидели сложа руки, но свободу действия они обрели лишь благодаря затяжной войне. Теперь восторжествовало мнение, что поражение объясняется только разразившейся революцией, и никого уже не переубедишь. Нам по крайней мере не надо впутываться в это дело, иначе и весь рейхсвер, чего доброго, втянут в спор о том, кто повинен в исходе войны».
Подобная точка зрения была противоречивой в своей основе. Правые, включая нацистов и всевозможные военные союзы, превратили легенду «об ударе кинжалом в спину» — эту злонамеренную подтасовку причин и следствий — в один из основных лозунгов своей антиреспубликанской пропаганды. Они стремились тем самым ввести в заблуждение бывших солдат относительно истинных причин поражения 1918 года и превратить их в убежденных сторонников военного реванша. Но именно на эти силы опирался рейхсвер. Поэтому он и не мог последовать совету Шлейхера и «не впутываться в это дело».
Пропагандисты лживого мифа «об ударе кинжалом в спину», то есть все правые, а также подавляющее большинство офицеров (хотя последние подчас и оставались в тени, не выступая непосредственно перед лицом общественности), были настроены против республики или, во всяком случае, относились к ней очень сдержанно, лицемерно признавая республику «умом, но не сердцем». Несмотря на расхождения в отдельных деталях, все эти люди не имели с республикой решительно ничего общего. Это в одинаковой степени относилось и к убежденным монархистам, для которых она была хуже чумы, и к тем, кто, просто отвергая республику по существу, лил воду на ту же мельницу. Все они боролись против демократии, ибо она предоставляла определенные права трудовому народу, и в то же время сами использовали демократические учреждения для своей антиреспубликанской подрывной работы.
Завершение высшей военной подготовки и работа в имперском архиве
С 1 октября 1926 года я был откомандирован для прохождения третьего и последнего года обучения на курсах помощников командиров при Министерстве рейхсвера.
Непосредственно политикой там я уже не занимался, но продолжал внимательно следить за политическим развитием, в первую очередь за всем, что касалось рейхсвера.
В военно-политический отдел я заходил теперь редко, хотя и сохранил дружеские отношения со своими прежними сослуживцами. В политической обстановке, прежде всего в ее аспектах, связанных с рейхсвером, я ориентировался по прессе. Кроме того, Шлейхер прочел слушателям нашего семинара несколько лекций (кажется, четыре) по актуальным политическим проблемам. Кое-что мне рассказывали и майор фон Бредов, и капитан Нольдехен, принявший от меня дела в канцелярии отдела, и другие офицеры отдела, с которыми я время от времени, как бывало и раньше, совершал небольшие «вечерние турне» по берлинским ресторанам и пивным.
Курсы при Министерстве рейхсвера находились в подчинении начальника отдела боевой подготовки полковника фон Бломберга (с весны 1927 года его сменил на этом посту полковник Лист). Начальником курса был у нас майор Генштаба Утт, с которым я как-то повздорил по телефону, еще в ноябре 1923 года, в бытность офицером канцелярии у Шлейхера. Впоследствии я не раз встречался с ним в приемной у Шлейхера. Утт терпеть меня не мог, но в разговорах со Шлейхером, который при случае спрашивал его о моих успехах, давал обо мне самые положительные отзывы. На курсе были двадцать слушателей. С большинством из них я познакомился здесь впервые. Отношения у нас установились хорошие, товарищеские. После окончания курсов при распределении никто не старался обойти и «подсидеть» других, хотя в Генштаб направляли далеко не всех.
Программа третьего года обучения существенно отличалась от двух предыдущих, которые я окончил, соответственно, в 1921 и 1922 годах при штабе V военного округа в Штутгарте. Тактику мы проходили здесь уже в масштабе корпуса. Преподавание истории военного искусства ограничивалось, в основном, разбором отдельных операций минувшей войны и лишь дополняло курс тактики. Причины войны и отдельные ее
