доспеха, ни веса мощной, специально усиленной винтовки. Не переставая орать что-то совершенно нечленораздельное, Дабл зажал гашетку, посылая в сторону северян заряд за зарядом. Рядом, опустившись на одно колено, поливал огнем Старейший. На его лице застыла та же безумная маска ярости, а рот, как и у многих, был разинут в крике. Глядя на обезумевшего берсерка, даже близкие друзья вряд ли признали бы в нем спокойного и рассудительного преподобного.
Спустя мгновение в атаку поднялись остальные бойцы. Вся неполная сотня прикрывавших шлюз кочевников рванула вперед. И все же, именно эти шестеро оказались тем волнорезом, о который разбивались немногочисленные волны обезумевших от ужаса северян. Современная броня была не по зубам их устаревшим винтовкам, а темнота и вспышки выстрелов превращали и без того мощные фигуры защитников в огромных, неуязвимых монстров.
Потребовалось всего несколько минут, чтобы сломить остатки сопротивление. Северяне бежали, на ходу бросая оружие. Лишь немногим удавалось сохранить остатки мужества, чтобы изредка отстреливаться. Такие очаги без труда подавлялись совместными усилиями команды Дабла и турелей землянина.
Когда Дабл ворвался в лабораторию, я сидел за столом, зажимая сигарету дрожащими пальцами. Вокруг крутилась Мара, но ее встревоженные вопросы проходили мимо сознания. Девчонка была не в курсе устроенного мной кошмара. Не зная, как она будет реагировать, я прекратил трансляцию картинки до того, как окружающие разобрались в происходящем. Не хотел, чтобы они смотрели, как я буду расстреливать их друзей.
Двенадцать из ста двадцати. Я скрипнул зубами. Двенадцать! Еще человек двадцать погибло от выстрелов северян.
Камеры полицейского бота давали поистине великолепную картинку, позволяя в деталях рассмотреть плоды своих трудов. Я слышал как гибли заложники, словно они находились совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки видел, что творит раскаленная плазма с человеческим телом. На них не было брони экзоскелета и выстрелы прожигали их насквозь, едва не выворачивая наизнанку.
Черт побери! Даже северяне не заслуживали того, что я с ними сотворил.
Но хуже всего становилось от осознания собственной вины. Моя голова сконструировала систему, мои руки выжигали трюм дотла. Думаю, сходные чувства мог испытывать изобретатель атомной бомбы. С отрешенным презрением я будто бы заново рассматривал собственные пальцы. С чертовой дрожащей сигаретой. Хитрый организм перехитрил меня, отключив все эмоции, пока я, словно в виртуальном тире, расстреливал ни в чем неповинных людей. И повинных тоже. Разница невелика.
Расплата пришла позже. Когда северяне отступили.
Я отвалился от сенсорной панели в абсолютной прострации. Глаза отказывались воспринимать окружающую реальность, вокруг роились мошки, а голова едва не звенела от боли. Губы пересохли так, что за бутылку с водой хотелось кого-нибудь убить. Заметив мое состояние, один из охранников подсунул флягу мне с местным напитком. Не знаю кто, но я ему безмерно благодарен. Ядреный напиток, в первый раз едва не выбивший из сознания и 'наждачкой' ободравший горло, сейчас пришелся как нельзя кстати. Кашлянув пару раз, я надолго приложился к фляге, практически не замечая вкуса. От испытываемых чувств организм штормило так, что Ноя сама вывела нанитов на 'красный' режим, пытаясь скомпенсировать последствия нервной встряски. Боюсь, против этой жестянки даже ядреное пойло кочевников долго не продержится.
Отметив, что даже в такой ситуации продолжаю рассуждать логически, мысленно контролируя деятельность нанофабрики, я горестно покачал головой. Постепенно алкоголь начал действовать, и взгляд, до того бессмысленно блуждавший, зацепился за кем-то скрученную сигарету. Неровная, набитая 'циклохлоей' и еще бог знает каким дерьмом, она показалась мне самой желанной на свете.
Жалкое зрелище я представлял собой в тот момент. По глазам Дабла понял, что жалкое, но мне было плевать. Самокрутка была для меня центром вселенной, вокруг нее вращалась моя жизнь. Именно она позволяла мне не думать о заваленном телами трюме.
Мой маленький мирок, в который проник понимающий голос:
- Доча, вколи-ка ему успокоительного. Пусть поспит.
Острая вспышка в районе шеи. И навалившаяся темнота.
Пятый день обороны 'Титана'.
Оставшиеся рабочими камеры передают обстановку с передовой. Короткая передышка, пока ликующие северяне обустраивались в трюме закончилась, и мы снова воюем. Прошлой ночью нас выдавили на нижние этажи. Черт, я уже привычно говорю 'нас', ровняя себя с местными. Голова дурная, вокруг непрекращающийся дурман 'циклушки' и грязные морды кочевников. Воды нет. Реактор дышит на ладан и вот-вот рванет к чертям собачьим. Кажется, мои пушки окончательно его доконали. Что-то мы перемудрили на выходе. Вместо того чтобы гасить всплески энергии, наше устройство отражало их обратно, раскачивая как качели. Адская машинка едва не угробила корабль вместе со всеми жителями. Одна радость - рвани реактор, и мы бы утянули северян за собой.
Война убивает. Кого не может убить - меняет бесповоротно. Пяти дней ада мне хватило, что с презрением вспоминать собственную истерику.
- Твари! - Я без стеснения сплюнул, и оттолкнул сенсорную панель.
Желтая от сигаретного гара слюна очень органично смотрелась на в хлам загаженном полу. Некогда девственно чистая лаборатория выглядела не самым лучшим образом, превратившись в кровавый свинарник. Дабл не выпускал Маришку наружу, и она пластала раненных прямо здесь. За чистотой никто не следил. Ударная доза лекарств гасила любую опасность заражения, а убирать в помещении было просто некогда. Да и некому. Кто мог - воевал, кто не мог - лежал или подыхал.
На вторые сутки я привык, и уже не вздрагивал от воплей, научившись на глаз определять судьбу раненного по внешнему виду. Честно признаюсь, их будущее не отличалось разнообразием. Доза милосердия, после которой уже не просыпаешься, или укол обезболивающего и ударная доза регенерина. Нередко с ампутацией пораженных плазмой органов. Глядя на отрезанные конечности, меня и вырвало-то раза три. Больше было просто нечем.
Благо, нанофабрика позволяла долго обходиться без пищи. Продержусь, была бы вода. Ноя минимизировала потребности организма до такой степени, что на меня уже начали коситься. Почти не сплю. Плевать, с местными потом объяснюсь. Когда высплюсь. Из-за долбанного снотворного едва не проспал вторую атаку.
Часа через четыре после первой самоубийственной атаки появились остальные северяне. Не все - два или три племени, но этого хватило для повторного штурма. Который Дабл банально проворонил. Чернокожий самоубийца все свободное время проводил на передовой, вместо того, чтобы сидеть за консолью и мониторить окружающую обстановку. Мы все допускаем ошибки, но ошибки командиров стоят очень дорого. Понадеявшись, что после такого поражения северяне еще долго не оправятся, 'титановцы' расслабились, и наказание последовало незамедлительно. Одновременная атака с трех сторон. Большей частью - в обход трюма. Лезть под огонь самодельных турелей желающих не было. Понадеявшись на страх северян, Дабл увел большую часть бойцов затыкать прорехи в обороне. Вот только враг оказался смелей чем мы думали, и гораздо умней.
Когда меня растолкали, трюм уже полностью затянуло дымом. Нырнув в вирт, я словно заглянув в жерло проснувшегося вулкана. Северяне оказались верны своим привычкам, заставляя рабов закидывать трюм охапками какой-то чадящей хреновины. Скованные цепями, те даже сбежать не могли. Тех, кто пытался, выдергивали из трюма веревками и подвешивали за ноги - вялиться на марсианском солнышке. Снимать их никто не собирался.
Едкий тяжелый дым очень неохотно выползал наружу. Обзорная камера позволяла рассмотреть весь процесс вешания в деталях, но времени, чтобы насладиться зрелищем у меня не было. Ублюдки уже нащупали и сорвали две крайние турели.
- Ты можешь что-нибудь сделать? - Взгляд Мары не отрывался от затянутого дымом экрана.
- Данные об инфракрасном излучении поступают с трех камер. Чтобы вести прицельный огонь этого мало. Придется подпустить их поближе, но тогда мы лишимся половины пушек. Могу залить огнем весь трюм.
