Книга 1. Чужак. Сапсан и нетопырь.

продовольствия, для путешествия через степи, в определенном приметами месте, в отрогах гор. Деций понимал, что и сам побег через заброшенные каменоломни с их обвалами и, вполне возможно, иношными тварями – одни белые сколопендры чего стоят, и переход через степь, где в любой момент можно было нарваться на самалитов или имперский патруль, были смертельным риском. Но он понимал и то, что Скелет имел основания рисковать – его каторга была пожизненной.

- А ты не боишься, бугор, доверять мне такие вещи?

- Что – донесешь судакам? – фыркнул бандит. – Не боюсь, я знаю, что ты их любишь не больше моего.

- А что мне совесть не позволит выпускать душегуба на волю, тоже не боишься? Меня не зря же прозвали Монахом…

- Ты знаешь, за что я сижу? – спросил Скелет, с интересом глядя на Деция.

- За убийство в пьяном виде женщины и ее ребенка.

Скелет посопел, принимая какое-то решение. Затем сказал:

– Ладно, Монах, в жизни никому не исповедовался, но тебе скажу. Ты же, хоть и в ошейнике, правду от параши отличать умеешь?

- Если ты дашь взять тебя за голову, мне нужно положить пальцы тебе на виски…

- Хорошо, берись… Так вот, клянусь Цераписом и Маатой, что ту женщину и ребенка я не убивал и к их убийству никакого отношения не имею.

Скелет не солгал – Деций это чувствовал совершенно отчетливо, несмотря на удушливое ощущение димерита на горле. С огромным удивлением он посмотрел на уголовника.

- Но почему… почему ты не потребовал проверки на суде? Пойти на пожизненную каторгу за чужое преступление?

- Ну-ну, Монах, я же не безгрешный праведник..., - Скелет помрачнел. – Были у меня причины не проходить жреческую проверку и взять на себя вину – большего я тебе не скажу…. Но теперь ты как – со своей совестью в согласии?

- Хорошо, сделаю. – Деций не был столь уж наивен – после пяти лет на каторге наивность выветривается у любого. Он понимал, что взять на себя страшное обвинение Скелет мог, например, опасаясь, что всплывут другие его дела, которые тоже могли тянуть на «вышку». Но он уже не хотел отступать, зная, что непосредственно в омерзительном преступлении уголовник не виновен.

- Заметано. Теперь о деле. Тот, кто его начал, погиб два года назад, под обвалом. Теперь о нем знают только я и ты. А когда ты выйдешь, узнает еще один человечек – ему я доверяю. Ему – и тебе. Больше никому – понял? Я же знаю, кто ты.

- Откуда ты можешь знать, - с тоской подумал Деций… Тем более он был ошеломлен, когда Скелет произнес:

- Ты – фалантер. И тоже мотаешь не свой срок. Тебя взяли с работорговцами, но ты не торговал, а выкупал детей на волю, я знаю. – Скелет смотрел на него в упор. Потом усмехнулся тонкой умной усмешкой, которая особенно странно выглядела на его лице громилы. – Я, Монах, много грешил, но женщин и детей не обижал, я не отмороженный беспредельщик… Хочешь – проверяй дальше, я не бакланю.

Деций верил – остатки эмоционального контакта подтверждали эти слова.

- Что ты еще знаешь про фалантеров? – вырвалось у него.

- Немного... – Скелет потер лоб. – Но знаю что фалантеры – ребята правильные, трескалов среди них не водится.

- Ладно, - торопливо завершил разговор Деций. – Меня могут уже завтра утром вызвать – как я должен пронести маляву?

Получив необходимые инструкции, Деций вернулся в свой барак, чуть раньше отбоя. Улегшись на шконку, он смотрел в потолок – его койка, по распоряжению Скелета, была привилегированная, верхняя. В эту ночь ему не спалось. Он знал, что никаких претензий у администрации к нему не было – и по сути, и по стараниям того же Скелета. Но он, как и каждый заключенный, которому оставалась одна ночь до свободы, нервничал – а вдруг что-то случится. И его опасения грозили оправдаться. Примерно за час перед подъемом в зоне началась какая-то суета. Шнырь, высунувший нос за дверь барака, получил прикладом стреломета по морде – не нарушай. Ухватившись за подбитый глаз, он шепотом доложил старосте барака, что снаружи стоит усиленный наряд охраны и у соседнего барака – тоже. Это уже было серьезно. Деций занервничал еще больше. Для успокоения он проделал несколько дыхательных упражнений.

Время подъема прошло, но из барака по-прежнему не выпускали. Только через час пришла команда на построение.

Каторжники, как обычно, выстроились квадратом. Перекличка закончилась, но приказа расходиться не поступало. Деций пытался разглядеть в шеренге Скелета, но не видел его. Батя – первый центурион конвоя, начальник зоны, расхаживал в центре построения. Чего-то ожидал. К нему подбежал один из надзирателей – «судак», доложил вполголоса, каторжники навострили уши, но ничего не услышали. Центурион откашлялся и объявил во весь голос:

- Второй ярус сегодня для работ закрыт. В любого, кто туда сунется, патруль будет стрелять без предупреждения. А если выживет – еще две декады карцера. Бригадирам – распределить своих людей по новым местам. Выработку не уменьшать – получите штраф. Разойдись!

Деций направлялся обратно к бараку, когда его догнал Комод – один из угловых Скелета. Комод был необычайно возбужден.

- Монах! – прохрипел он силикозным шепотом – Комод, как и Скелет, трубил бессрочную и отсидел уже двадцать лет. Легкие его были забиты пылью, и его перевели на более легкие работы – снаружи, на воздухе. – Знаешь, что было? Скелета повязать хотели, какая-то падла заложила, что он к зеленому прокурору навострился. Так он двоих судаков положил, и расписался на заборе – ушел вторым ярусом в старые выработки.

- Так, - завертелось в голове у Деция. – Не срослось, значит, у бугра… Кто-то еще знал про подготовку побега и донес. – Это означало также, что малява Скелета становилась опасной – лучше было бы от нее избавиться.

- Ты же вчера с бугром долго перетирал что-то… и тебе об этом точно мотать душу станут. Так что я хотел сказать – подумай заранее, что у дядюшки восьмерить…

- Ладно, не малолетка, - буркнул Деций, постаравшись быстрее отвязаться от «углового», хотя понимал, что Комод сейчас проявляет, можно сказать, акт личной симпатии к нему, предупреждая об опасности.

Деций глянул по сторонам и быстрым шагом направился в отхожее место. Изорвал записку в клочки и утопил в параше. Потом направился в барак – приказа на его освобождение не поступало, а ссориться с бригадиром не стоило – теперь, когда покровительство Скелета закончилось, неизвестно, как и что могло обернуться.

Но в бараке его встретили распоряжением:

- Монах, ступай к дядюшке, он вызывает.

«Дядюшка» - лагерный уполномоченный по внутреннему надзору, встретил Деция почти ласково. Расспросил, нет ли жалоб, невзначай напомнил, что Децию предстоит освобождение, и перешел к делу – к вчерашнему разговору со Скелетом. Деций запинаясь и как бы с явной неохотой, выдал заранее подготовленную версию. Звучала она почти невинно – тянула максимум на пару дней карцера. «Дядюшка» пару раз пытался поймать Деция на мелких противоречиях, но Деций был не из тех, кто на это ведется. Однако опытный «дядюшка» нутром чуял, что дело на этом не заканчивается.