ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Сергей Александрович застал Наташу в кабинете. Она сидела в кресле у письменного стола. Поза жены показалась ему необычной.
— Что-нибудь случилось?
В этот поздний час в квартире было совсем тихо и встревоженный голос Глинского прозвучал неожиданно резко.
Наташа вздрогнула и подняла усталые глаза.
— Ничего не случилось, Сергей. Я задумалась над папиным письмом и не заметила, как ты вошел.
— Что пишет Николай Николаевич? Наташа протянула ему письмо.
Сергей Александрович внимательно прочел его, аккуратно вложил обратно в конверт и тяжело опустился в кресло.
— Положение ужасное! — произнес он сквозь стиснутые зубы.
Наташа недоуменно посмотрела на него.
— Неужели ты ничего не понимаешь? — раздраженно спросил Глинский, — не понимаешь, что это начало конца?
— Какого конца?
— Москву отдадут немцам, а нас загонят за Урал, в Азию, там мы будем влачить жалкое существование полуварваров.
— Ты с ума сошел, Сергей! Что за чепуха!
Наташа никогда так не говорила с мужем. Глинский сразу пришел в себя и с молниеносной быстротой изменил тон:
— Ты меня неправильно поняла. Впрочем, я сам виноват — начинаю заговариваться. Я так измучился, родная! Все время думаю о тебе и о нашем маленьком. Что-то будет с вами? Именно теперь, как никогда раньше, я чувствую ответственность за вас, единственных моих, дорогих и любимых. Умоляю, Наташа, будем вместе это страшное время. Нам нельзя расставаться!
Надо было возражать, спорить. Но Наташа чувствовала огромную усталость. Совсем безразличным тоном она попросила:
— Поговорим потом. Я очень хочу спать.
Наташа ушла. В душевном смятении Сергей Александрович шагал из угла в угол. Потом вытащил из ящика карту и долго изучал ее. Что-то подсчитывал, записывая цифры на листке, вырванном из блокнота.
Очевидно, результат вычисления не порадовал Глинского. Резкими движениями он разорвал исписанный листок на мелкие кусочки и бросил в пепельницу:
— Немцы двигаются с такой быстротой, что не сегодня-завтра здесь будет фронт, — пробормотал он и, безнадежно махнув рукой, ушел в спальню.
Ночью Сергей Александрович несколько раз вставал и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Наташу, подходил к окну. Подняв осторожно штору, он подолгу всматривался в темноту. Окно выходило на запад. Глинскому вдруг показалось — в черном безлунном небе вспыхнула и погасла огненная полоса.
Первым его движением было броситься к Наташе, разбудить ее и просить, умолять, требовать… Что… он и сам не знал. Для него ясно было только одно: надо спасаться самим и спасать сына. А как?
С трудом подавив нахлынувший животный страх, Сергей Александрович заставил себя лечь. Он лежал с открытыми глазами и думал:
«Что я могу сделать? Что я должен сделать?»
Утренняя радиопередача принесла тревожные известия. Фашистское наступление развертывалось настолько стремительно, что возникла непосредственная угроза городу.
Сергей Александрович поспешно оделся и уехал на завод. Следом за ним ушла Марфа Игнатьевна со Степой, это были часы ежедневных утренних прогулок в парке. Наташе сегодня предстояло ночное дежурство в госпитале, но сколько она ни старалась заснуть, ей так и не удалось. Беспокойство охватило и ее. Наташа все же заставила себя не торопиться: подогрела чай, закусила, аккуратно убрала все со стола и только тогда вышла на улицу.
— Зайти взглянуть на Степу?
Когда она пришла в парк, няня уже собиралась домой.
Покрывая бесчисленными поцелуями лицо ребенка, Наташа сказала:
— Я на минуточку, Марфа Игнатьевна. Тороплюсь на завод, ночевать не приду, в госпитале дежурю.
Марфа Игнатьевна, неодобрительно качая головой, что-то выговаривала Наташе, но та уже была далека.
На заводе шла спешная подготовка: очередной эшелон, который по плану должен был отправляться через неделю, уходил через четыре дня.
В заметно опустевшем цехе девушки разбирали и упаковывали станки.
— Наташа! — окликнул звонкий голос.
Из-за высокого ящика высунулась растрепанная голова Аси Вишняковой. Глаза ее возбужденно блестели, румянец играл на испачканных щеках.
— Ох, и много же мы сегодня сделали, — задорно похвасталась она. — Жаль тебя не было, когда мы решение выкосили, чуть не подрались. Но все-таки Люся, Нина и я отстояли наше предложение: тот, кто едет с заводом, сам упаковывает свой станок, следит за ним в пути, а на месте собирает. Никакой обезлички! Нечего ссылаться на войну.
Ася строго наморщила свой хорошенький носик.
— Какая ты, Ася, сердитая! — рассмеялась Наташа.
Ася уже улыбалась светло и радостно. В семнадцать лет трудно быть серьезной долгое время. Жизнь кажется прекрасной, даже такая — тревожная и трудная, как в дни войны.
— Молодец ты! — искренне вырвалось у Наташи.
— Что? — переспросила Ася. Она уже погрузилась в работу, и внешний мир был далек от нее.
Случайно Наташин взгляд упал на Асины руки. Они были в мозолях и ссадинах. И это у Аси, родители которой на руках ее носят, «пушинки сдувают» со своей единственной дочки. В этом году Ася окончила школу и собиралась поступать на биологический факультет Московского университета. Она мечтала быть биологом, что не мешало ей увлекаться танцами. С детства ей давал уроки танцев Павел Иванович Зимин, старый и опытный балетмейстер. Он восхищался природными способностями своей ученицы, уговаривал ее посвятить себя артистической деятельности. Но Ася совсем не собиралась стать балериной.
— Я очень люблю танцевать, но если танцы будут моей профессией — я их возненавижу, — заверяла она своего учителя.
Когда началась война, Ася немедленно решила ехать на фронт, но серьезно заболела ее мать. Тогда девушка начала искать применение своим силам в родном городе. Узнав от студентки Люси Веселовой о работе на авиационном заводе, Ася в тот же день пришла к Наташе Глинской. Окончательно выяснив все, Ася долго не уходила.
Наташа удивленно посмотрела на девушку. Они встречались не в первый раз, и Ася производила впечатление достаточно смелой и решительной.
— Вас что-то смущает, Ася? — прервала неловкое молчание Наташа.
Девушка вспыхнула до корней волос:
— Наташа! Нельзя ли устроить на завод одного… Ему очень хочется работать, хотя он уже немолод.
— Кто это?
— Павел Иванович Зимин.
Старый балетмейстер не мог по-прежнему жить в мире гармонии и пластики. Несчастье, обрушившееся на родную страну, требовало, чтобы и он нашел свое место в боевом строю.
Зимин начал свою работу на заводе нормировщиком. Удивительно быстро освоился он в шумном, разномастном коллективе военного времени, где основной тон задавали кадровые мастера.
