Тогда могла пропасть.
— Да пусть, не страшно, можно в справочном. Вы только фио мне скажите полностью — ну, фамилию-имя-отчество. И если бы с какого года…
— Да-да, голубчик, справьтесь в справочном. Год ее девятьсот одиннадцатый, я знаю точно, потому что она моложе меня ровно… ну, словом, моложе. Туся Эмирзян. Да она и не армянка вовсе: блондинка, и глаза голубые. Только фамилия почему-то. И не от мужа — врожденная. Записали? Туся Эмирзян, одиннадцатого года.
— А имя-отчество как ее?
— Туси? Господи, да ее все звали Тусей! Но для справочного, конечно, не годится, я понимаю. Как же ее полное имя? Туся и Туся.
Снова Вячеслав Иванович начал раздражаться. Как так — не знать, как зовут твою хорошую знакомую, с которой всю блокаду?! Это уже не от слабости памяти, это от пренебрежения! Недаром гусары всякие на стенах, и у самой замашки барские.
— Вспомните. Может быть, Антонина?
— Антонины обычно Тони. Но, может быть, и в самом деле Антонина. Не знаю, голубчик. Туся и Туся. Она такая милая, никто и не звал иначе.
— А отчество?
— По отчеству — тем более! Зачем же, голубчик, отчество, когда Туся?
— Ладно, Вера Николаевна, постараюсь как-нибудь найти: фамилия все же редкая. Тем более и адрес прежний знаю, и год рождения.
— Вот именно! Фамилия редкая. И вообще, человек— не иголка. Ну, желаю вам, голубчик! От всей души. Костя вас проводит.
Снова она крепко пожала руку, но что толку в крепком рукопожатии, когда память вся расслабленная? Лучше бы наоборот. Вслед за Вячеславом Ивановичем вышел серьезный мальчик Костя.
Эрик непоколебимо сидел около пустой сумки, в которой недавно был торт, даже навстречу Вячеславу Ивановичу не кинулся — только подался весь вперед, но с места не сошел.
— Ух ты, дисциплинка! — сказал серьезный Костя.
— Охраняет железно. ЗКС первой степени, караульная служба. Когда сдавал, инструктору прокусил халат— а у них эти защитные халаты толстые. У него все службы сданы, какие есть. Жалко, нет спасения утопающих— это бы как раз для него, а службы официально нет такой, одни разговоры. Законного жетона лишают,
— А щенки у него бывают?
— Полукровки — уже не то. Понимаешь, порода такая редкая, что для него и суки нет такой же. Единственный на весь Союз.
Вячеслав Иванович вовсе не преувеличивал: узнавали через клуб и нигде не нашли.
— Где же вы достали, если единственный?
— Моряк привез из загранки.
Моряк — это нынешний муж бывшей жены Вячеслава Ивановича. Когда они встречались, всегда начиналось как бы соревнование: капитан словно между прочим демонстрировал невероятный кухонный агрегат или стиральную машину с электронным управлением; Вячеслав Иванович приносил невиданный торт и рассказывал о последнем сверхмарафоне, о том, как железно у него держится вес, — капитан-то порядком обрюзг на своем лесовозе. Итак, обоим было что предъявить, а потому расставались вполне удовлетворенные. А однажды капитан привез щенка — для себя. Но воспитание щенка оказалось делом слишком хлопотным, тем более что полы у них покрыты синтетическим ковром, мгновенно впитывающим щенячьи лужицы, — так что когда Вячеслав Иванович согласился взять щенка, все семейство провожало его как благодетеля. Родословной капитан привезти не догадался — вот и вырос Эрик сенсацией и изгоем собачьих выставок.
— Вот такое дело: моряк привез, знакомый капитан.
— Я бы и полукровного взял, — сказал серьезный Костя.
— Ладно, учту. А как же кошка?
— Если он будет маленький, она привыкнет. Она нервная, но очень умная.
Вячеслав Иванович надел между тем пальто, хотел попрощаться с Костей— и никогда больше не показываться в этой квартире.
— Так дадите щенка?
— Да-да, — машинально кивнул Вячеслав Иванович.
— Вы знаете, вы в жилконтору зайдите, — сказал вдруг серьезный Костя. — У них домовые книги должны быть. Мы когда в школе разыскивали ветеранов, всегда по домовым книгам.
Ай да мальчик! Все так просто, оказывается: всего лишь зайти в жилконтору!
— Что ж ты молчал?!
— Не хотел при бабушке, раз она сама не догадалась. А вы не жмот. Взрослые часто жмоты,
Оказывается, он проверял — вот хитрюга! Хорошо, что Вячеслав Иванович пообещал щенка, — а ведь просто так пообещал, чтобы отвязаться.
— Я-то не жмот! Будет тебе щенок, обязательно будет!
Вячеслав Иванович протянул Косте руку, хотя обычно с детьми за руку не здоровался и не прощался.
На улице первая же гуляющая с ребенком старушка объяснила, как пройти в жилконтору. Но на двери оказался замок: прием с семнадцати часов. А на часах Вячеслава Ивановича — очень точных современных кварцевых часах, посмотреть на которые не стыдно в любом обществе, — было только 16.08.38.
Конечно, можно было бы подождать. Но давно пора уже было поесть. За разговорами с бабушкой и внуком Вячеслав Иванович отвлекся, и его миновало обычное предобеденное нетерпение, но посмотрел на часы — и аппетит мгновенно включился на всю мощность. А есть он любил то, что сам приготовил — хоть на работе, хоть дома: и вкусней, чем любое порционное, — тираж есть тираж, — и гарантия, что доброкачественно. К тому же никакого балласта, ни животных жиров, ни лишнего крахмала.
Ну и, само собой, нужно было явиться в жилконтору
2
И вот в начале седьмого Вячеслав Иванович снова поехал на двадцать втором автобусе к Смольному — поехал один, без Эрика, поехал к себе на Красную Конницу
В тесной комнате жилконторы между столами толпилось человек пять. Паспортистки — их оказалось трое — как бы между делом выдавали какие-то справки, ставили штампы, а одновременно, не стесняясь посторонних, громко обсуждали какого-то Николая Тимофеевича, который не то настелил у себя полы краденым линолеумом, не то облицевал ванную краденой же плиткой и не попался. Нет, они его, конечно, осуждали — но и крошечная доля увлечения ловкостью и расторопностью Николая Тимофеевича невольно проскальзывала. Во всяком случае, идти свидетельствовать против него у них в мыслях не было. А посетители как бы не слышали разговора — никто не вмешивался.
Вячеслав Иванович дождался, когда освободится самая пожилая из паспортисток — полная дама с величественным лицом и седыми с фиолетовым отливом волосами (вылитая Графиня из «Пиковой дамы», — Вячеслав Иванович считал своим долгом ходить в театры, чтобы всегда можно было поговорить о премьерах, показать, что он хоть и повар, а покультурнее многих интеллигентных с образованием! Ну и попросту нравилось). Дождался, уселся, молча поставил коробку с тортом на свободный угол стола.
— Вы что это, гражданин, ко мне? С каким делом? — строго спросила величественная
