Свт. Василий Великий. Творения. Ч. 3

позднее имений. А нам, доказав, что говорит он не по учению Духа, а по мудрости князей века сего, достаточно обратить к нему сказанное в псалме: «нечестивые подстерегают меня, чтобы погубить; [а] я углубляюсь в откровения Твои» (Пс. 118, 95); и узнав, что сказанное им взято не из учений Господа нашего Иисуса Христа, достаточно припомнить ему слово Господне: «когда кто говорит ложь, говорит то, что ему свойственно» (Ин. 8, 44), и таким образом избавит себя от многих слов, чрез это самое сделав для многих очевидным что у нас никакого нет с ними общения; «какое согласие Христа с Велиаром? Или какое соучастие верного с неверными» (2 Кор. 6, 15)? Но чтобы не показалось, что по недостатку обличений прибегаем к молчанию, побеседуем кратко и об этом.

Из сказанного о Боге многое, Евномий, как видим, произносится подобным образом, например: нетленный, бессмертный, невидимый. А полагаем, что того же вида и слово: «нерожденный». Если иные именуют подобные слова означающими лишение, то не нам рассуждать о сем; мы не знаем речений принятых наукою и не гоняемся за знающим. Впрочем, к какому бы разряду ни относились исчисленные нами слова, скажем, что к тому же принадлежит и наименование: «нерожденный». Поэтому как нетленность означает, что в Боге нет тления; невидимость, — что Бог превосходит всякое постижение очей; бестелесность, — что сущность Божия не имеет трех измерений; бессмертие, — что к Богу не прикоснется разрушение; так и нерожденность, говорим мы, означает, что в Боге не имеет места рождение. Если же ни одно из тех наименований не означает лишений; то не означает этого и последнее. А если о тех именах соглашаешься, что ими выражается лишение, об наименовании же «нерожденный» не уступаешь сего; то скажи, какого предшествовавшего имения лишение выражается бессмертием? Почему это именование не имеет равной силы с именованием: «нерожденность»? Но он злоухищряется над этим одним изречением, потому что на нем держатся начала его нечестия. Но чтобы хитрость его стала явною, поступите так. Те же самые понятия, которые пускает он в ход о нерожденности, а именно, что благословно сказуется это о Боге не по человеческому примышлению и не в смысле лишения, перенеся на что-либо другое из сказанного о Боге, смотрите, что выйдет. Ибо найдете, что они в точности применяются к каждому. И, если угодно, приложим их к имени: «нетленность», перенеся собственное его речение. Думаем, что, именуя нетленным, должны мы чествовать не по человеческому примышлению, но воздавать Ему из всех необходимейший долг, то есть, исповедание Его тем, что Он действительно; но и не в смысле лишения, если только под лишениями разуметь лишения чего–либо естественного, и при том позднейшие имений. Почему более прилично так умствовать о нерожденности, нежели о нетленности и вообще о каждом слове, произносимом тем же образом? Но ни одно из прочих слов не благоприятствует так его нечестию; поэтому о других не упоминает, хотя тысячи есть сказанных о Боге.

Дело же в том: Нет ни одного имени, которое бы, объяв все естество Божие, достаточно было вполне его выразить. Но многие и различные имена, взятые в собственном значении каждого, составляют понятие, конечно, темное и весьма скудное в сравнении с целым, но для нас достаточное. Из имен же, сказуемых о Боге, одни показывают, что в Боге есть, а другие напротив, чего в Нем нет. Ибо сими двумя способами, то есть, отрицанием того, чего нет, и исповеданием того, что есть, образуется в нас как бы некоторое отпечатление Бога. Например, когда называем нетленным, как бы так говорим себе или слушающим: «не думай, что Бог подлежит тлению»; и когда называем невидимым, как бы говорим: «не предполагай, что Он постижим чувством зрения»; и когда — бессмертным: «не держись мысли, что смерть может прикоснуться к Богу». А также, когда называем нерожденным; говорим: «не думай, чтобы Божие бытие зависело от какой–нибудь причины, или от какого–либо начала». И вообще, каждым из этих наименований научаемся — в мнениях о Боге не впадать в неприличные понятия. Поэтому, чтобы узнать преимущественное свойство Божие, запрещаем друг другу в суждениях о Боге переносить мысль, куда не должно, чтобы люди ни как не подумали, будто бы Бог в ряду или тленных, или видимых, или рожденных. Таким образом, всеми этими отрицательными наименованиями производится как бы некое отрицание чуждого Богу, и по мере того, как уясняется мысль, и отдаляет от себя помышления — о непринадлежащем Богу. Опять, называем Бога благим, праведным, творцом, судьею, и даем Ему подобные этому именования. Как в прежних наименованиях слова означали некое отменение и запрещение понятий чуждых Богу; так здесь они означают подтверждение и осуществление свойственного Богу и приличным образом о Нем умопредставляемого. Поэтому каждый вид наименований научает нас или о принадлежащем Богу, что оно есть в Боге, или о не принадлежащем, что этого нет. А «нерожденность» имеет значение не принадлежащего; ибо показывает, что рожденность Богу не принадлежит. Угодно ли же кому назвать это означающим лишение, или запретительным, или отрицательным, или чем подобным, спорить о том не будем. Но что нерожденноеть имеет значение не существующего в Боге, — как думаю, достаточно объяснено это в сказанном доселе. Сущность же не есть что-либо из не принадлежащего Богу, но самое бытие (?? ?????) Божие; и причислять ее к не сущему в Боге — крайний верх безумия. Ибо, если сущность в числе не сущих, то едва ли что другое из сказуемого о Боге будет в числе сущих. Но доказано, что нерожденность — в числе не принадлежащего; поэтому лжет утверждающий, что слово это выражает самую сущность.

Но Евномий, как чем–то нелепым, огорчаясь тем, что говорится о Боге в смысле лишения, прибегает, конечно, к мысли более благочестивой: нерожденность включить в самую сущность, и, приводя речь свою в краткие выражения, пишет так:

Евн. Итак, если не по примышлению, не в смысле лишения, не как часть (потому что неделим), не как что–нибудь иное в Нем самом (потому что прост), не как что–нибудь иное с Ним (потому что нерожденный един и единствен), то это и будет нерожденная сущность.

Вас. Довел слово, куда хотел, и, понятие нерожденности отделив от всего, заключил, как думает, в самую сущность, сказав о Боге всяческих, что это и есть нерожденная сущность. А я сказал бы, что сущность Божия нерожденна, но не сказал бы, что нерожденность есть сущность. Притом, достойно замечания и то, что неделимость и простоту, свойства по понятию тождественные (ибо неделимо, что не состоит из частей, и также просто, что не составлено из многого), Евномий различает между собою в подлежащем, как нечто различное. Потом делает он запрещение, что не должно Бога делить, и иное предполагать в Нем нерожденным, — а иное рожденным, и также думать, что нерожденность включается в Нем, как ничто другое. Но обличать пустоту этих слов не беру на себя труда; ибо кто спорит с пустословом, тот, обыкновенно, сам ему уподобляется. Почему, думаю, и мудрый Соломон советует не отвечать «глупому по глупости его» (Притч. 26, 4). Евномий ввел в деление слова неупотребляемые и нигде неупотребленные, чтобы показать, что, из многих исчисленных сказуемых, единственным только образом собственно находит сказуемым: нерожденность. Но может быть, и у нас потребовалось бы продолжительное слово для обнаружения лжи и для показания, что нерожденность не есть сущность Божия, если бы не было ясно раскрыто исчисленное им в делении. Ибо, если бы твердо было его положение, что нерожденность берется не по примышлению и не в смысле лишения; и в таком случае вывод его вовсе не имел бы строгой последовательности. Что за необходимость — нерожденности подходить под одно из исчисленных понятий? Напротив того, поскольку он, как необходимо связанное с предыдущим, присовокупляет: «итак, если не по примышлению, и не в смысле лишения, и не по иному какому–нибудь из исчисленных способов; то это и будет нерожденная сущность»; мы, обратив его речь, скажем: «итак, поскольку нерожденность умопредставляется по примышлению и есть имя, означающее лишение; то она не сущность Божия». Ибо, пока не опровергнет сказанного и не придаст твердости своим положениям, не будет иметь места и его заключение.

Вообще же, какая гордость надменность думать, что найдена самая сущность Бога всяческих! Ибо затмевают почти велеречием и самого сказавшего: «выше звезд Божиих вознесу престол мой» (Ис. 14, 13), которые не на звезды или на небо покушаются взойти, а хвалятся проникнуть в самую сущность Бога всяческих. Ибо станем у него допытываться, как он достиг до уразумения сущности? Ужели из общего понятия? Но оно открывает нам только бытие Божие, а не — что такое Бог. Или из учения Духа? Но какое же это учение? Где оно изложено? Великий Давид, которому Бог «внутрь явил мудрость» (Пс. 50, 8), не ясно ли исповедует неприступность видения, когда говорит: «дивно для меня ведение [Твое], — высоко, не могу постигнуть его» (Пс. 138, 6)? А Исаия, созерцавший славу Божию, что открыл нам о сущности Божией? В пророчестве своем о Христе свидетельствует он, говоря: «род Его кто изъяснит» (Ис. 53, 8)? А «сосуд избранный» (Деян. 9, 15), Павел, имевший «говорившего в