Уборка в доме Набокова

— Вы их пересчитали?

— Приблизительно, — ответила я.

Она положила купюры в приемник счетной машины, подравняв края. Бумажки замелькали, перелистываемые механическими пальцами с резиновыми наконечниками. Операционистка вписала сумму в приходный ордер и подтолкнула его ко мне — мы обе уставились на вписанную цифру.

— Вы открыли свое дело? — спросила она чуть слишком заинтересованно.

Я взяла из вазочки с конфетами красную тянучку — такие делают ко Дню святого Валентина. У конфеты был затхлый металлический привкус, как у старой монеты.

— Да. — Я заставила себя встретиться с ней глазами. — Делаю фотоальбомы на заказ. Просто золотая жила.

Дала себе нерушимую клятву вносить деньги на счет через круглосуточный банкомат, после окончания банковского рабочего дня.

Любовный роман для старшего возраста

В среду утром я решила порадовать своего агента. Села на пол в доме Набокова, прихватив ручку и несколько листов линованной бумаги. Было еще рано, но я хорошо выспалась. Вроде бы не с чего чувствовать усталость, и все же попытки написать эротическую сцену для пожилых читателей быстро лишили меня сил. Я сказала себе: «Это то же, что ездить на велосипеде» — только это не помогло, потому что на велосипеде я езжу скверно. Вытащила рубаху Грега Холдера, положила ее на колени.

Закрыла глаза, поднесла рубаху к лицу, вдохнула. Вообразила себе рот столяра, раскрытый в улыбке. Почти ощутила запах его верхней губы — едва различимая нота крема после бритья, кофе, запах его груди, жар, поднимающийся из выреза футболки. Не открывая глаз, начала писать: «Она чувствует на плечах его большие пальцы, а ниже их тела тянутся, прижимаются друг к другу. На нем поношенные холщовые брюки. Она это знает, потому что кончики ее пальцев трогают его, запоминают. Он выгибается в пояснице, прижимаясь к ней, она ощущает, как натянулись два крепких каната мышц. Исследует их через фланелевую рубаху, потом нащупывает резинку на его трусах-боксерках. (Прим.: уточнить, носят ли пожилые мужчины такие трусы. Поискать в „Гугл“?)

Он дышит ей прямо в открытый рот, шепчет: „Я хочу тебя“. Языки соприкасаются. Жар разливается по ее телу — мед, пролитый на горячий асфальт, затекающий во все щели. (Прим.: найти альтернативное, менее урбанистическое сравнение: слепые полосы жара разворачиваются… луга? Ряды колосьев?)

„Сядь сюда“, — шепчет он. Усаживает ее на край верстака, раздвигает ей колени своим телом. „Как хорошо“, — говорит он. Она лишилась языка, потеряла его у него во рту. Расстегивает пуговицы на его рубахе и тянет ее назад, с плеч. Плечи округлые, твердые — кости и мускулы. Он отрывается от нее, чтобы расстегнуть манжеты, высвобождает руки, отбрасывает рубаху на стремянку. „Иди сюда, — шепчет он. — Давай“. Его руки приподнимают ей грудную клетку. Он утыкается лицом ей в грудь. Она растеряла все мысли, утратила чувство времени и пространства. Откидывается назад, не обращая внимания на опилки. Рукоять какого-то инструмента впивается ей в спину. (Прим.: уточнить у Марджи — потенциальные читатели уже на пенсии или еще работают, может быть, это такое хобби?) Он умело раздевает ее, раздевается сам, и они растворяются друг в дружке. Он обхватывает ее тело — одна рука под ягодицами, другая под плечами, — приподнимает. Она обвивает ногами его бедра, сцепляет лодыжки. Он на руках несет ее в спальню и, наклонившись, кладет на постель. (Прим.: уточнить у Марджи — не смутит ли читателей такая нагрузка на старческий позвоночник?) Она чувствует, как отвердела его плоть. (Интересно, достаточно ли про эректильную функцию?) Он гладит ее большим пальцем, не отрываясь от ее рта, а другой рукой ласкает ей грудь. Кажется, он знает, что именно нужно сделать, чтобы она растворилась в потоке желания. (Прим.: не слишком ли много „растворилась“?) Сердце убыстряет ритм, она прерывисто дышит. Прижимается к нему, шире разводит ноги, качает бедрами навстречу его пальцу, навстречу его…»

Дальше я не написала, потому что, хотя солнце и сияло мне прямо в лицо, я уснула. Проснувшись, обнаружила, что проспала полчаса. Во сне исчиркала нижнюю часть листа какими-то каракулями и напустила слюней на рубаху Грега Холдера. Встряхнулась и решила дальше пойти напролом: «Так восхитительно чувствовать его внутри, она не может припомнить ничего подобного. (Уточнить — пользуются ли они презервативами?) Голова плывет, она откидывается на подушки, предоставив ему встать у штурвала и доставить ее на другой берег. Он длит сладкое странствие, и, только когда ей уже кажется, что рассудок к ней больше не вернется, они оказываются у цели».

Перечитала: невозможно сказать, испытали они оргазм или нет. Не имея понятия, насколько это важно, я присовокупила записку для Марджи: «Дорогая М., как по-твоему, они кончили? И имеет ли это значение?»

Поменяв настройки в своем древнем принтере из «Старого молочника», я распечатала текст в форме книжной страницы, с колонтитулом в виде маленького сердечка. Засунула его (добавив для пухлости стопку чистых страниц) в обложку одного из любовных романов для пожилого возраста, «Зрелая любовь», — с виду получилась прямо настоящая книжка. Этому, «технике визуализации», я научилась на старой работе. Раз похоже на настоящую вещь, значит, и есть настоящая вещь.

Положила поддельный любовный роман для старичков на кофейный столик, где он все время будет у меня на глазах, распечатала второй, обычный экземпляр текста для своего агента. Будем надеяться, эта сцена позволит мне получить работу, которую мне все сватает Марджи. Я так и не сумела себе представить, кому может быть интересно читать про стариковские шалости, но я и на животных в зоопарке тоже не люблю смотреть.

Предназначавшийся Марджи экземпляр сцены из любовного романа для пожилых я положила в конверт, запечатала его. А потом засунула еще в один конверт — на случай, если первый порвется и содержимое вывалится из него наружу. Я решила, что не буду дожидаться Билла, лучше съезжу на почту. Если Билл прочтет эту сцену, я сгорю со стыда.

В четверг (день свидания с Грегом Холдером) я не стала ждать Марджиного звонка и сама позвонила ей сразу после завтрака. Марджи и Билл получали почту в девять утра — привилегия всех почтальонов.

— Марджи, и как тебе сцена?

— Минутку, Барб.

Я услышала слова «Пока, дорогой» и звук поцелуя — меня бы передернуло, не знай я, как они любят друг дружку.

Марджи вернулась к телефону:

— Барб, тупица, так-то ты представляешь себе любовную сцену? Да они у тебя трахаются на верстаке! Среди гвоздей и молотков. Никакая это не любовная сцена.

Я сгорала от стыда на своем конце провода.

Марджи приостановилась ради глубокого, прерывистого вздоха. Я уже знала: так мой агент собирается с мыслями, чтобы поучить меня жизни.

— Барб, тебе знакомо это чувство: человек тебе нравится, а потом ты внезапно понимаешь, что он и есть твой единственный? Вот какую сцену нужно написать. Только эти люди уже немолоды, у них за спиной вся жизнь. Вернее, почти вся жизнь, — поправилась она. — Или опиши тот момент, когда они наконец понимают, что созданы друг для друга, сцену полного взаимопроникновения.

Мне казалось, это одно и то же — но на личном опыте я этого никогда не испытывала.

— Марджи, у меня ничего не выходит. Буду-ка я пока работать, как прежде.

— Писать цидульки любителям молока?

Похоже, Марджи негодовала.

— Все эти истории про любовь, про судьбу — я этого просто не понимаю, — сказала я. — А молочные продукты мне по душе.