Словом, данных для вывода недостаточно. Честнее всего так и сказать, но от Франклина хотели, чтобы он безапелляционно заявил — прекратить бой китов практически и экономически невозможно ни сейчас, ни в будущем. На такой ответ его толкала верность своему отделу, не говоря уже о нежелании рубить сук, на котором он сидел.
И если бы дело ограничивалось экономическими расчетами, но были еще эмоциональные факторы. Дни, проведенные вместе с Маха Тхеро, когда Франклин соприкоснулся с древней цивилизацией и ее философией, повлияли на него гораздо сильнее, чем он думал. Как и большинство людей этой эры материалистов, он был опьянен победами естественных наук и социологии, озарившими начальные десятилетия двадцать первого века. Он гордился своим скептическим рационализмом и свободой от всяких суеверий. Главные вопросы философии его никогда особенно не занимали; он знал, что они есть, но считал это не своей областью.
И вот этот неожиданный вызов, который застиг его врасплох, даже неизвестно, как обороняться. Франклин всегда считал себя гуманным человеком, однако ему напомнили, что иногда гуманности мало. Чем больше он ломал себе голову над этим, тем раздражительнее становился; в конце концов Индра решила принять меры.
— Уолтер, — твердо сказала она, уложив спать заплаканную Энн после ссоры, в которой отец и дочь были одинаково повинны, — ты избавишь себя и других от многих неприятностей, если посмотришь в лицо фактам и перестанешь обманывать себя.
— Что ты хочешь сказать, черт возьми?
— Вот уже целую неделю ты на всех сердит. Напустился на Люндквиста — правда, тут отчасти и моя вина, — огрызаешься на репортеров, воюешь со всеми отделами, с собственными детьми, того и гляди, на меня набросишься. Только один человек тебе мил — Маха Тхеро, который заварил всю эту кашу.
— С какой стати мне сердиться на него? Пусть он одержимый, но ведь он святой — во всяком случае, более святого человека мне вряд ли доведется встретить.
— А я и не спорю. Я только говорю, что в душе ты с ним согласен, да не хочешь это признать.
Франклин чуть не вспылил.
— Знаешь, это просто смешно! — начал он. И осекся; вся ярость сошла с него. Да, это смешно, но вместе с тем это правда.
И сразу на душе стало спокойно, он больше не злился на весь мир и на себя самого. Ребяческая обида — за что на его голову такие неприятности? — разом испарилась. С какой стати он должен стыдиться своей привязанности к великанам, которых опекает? Если можно обойтись без того, чтобы резать их, он будет рад, независимо от того, чем это кончится для Отдела китов.
Внезапно вспомнилась улыбка Тхеро при расставании. Неужели этот удивительный человек предвидел, что Уолтер в конце концов примет его точку зрения? Если его мягкая настойчивость, которую он умел сочетать с тактикой смелого лобового удара, как в случае с телевизионной программой, одолела даже Франклина, значит, Тхеро наполовину выиграл битву.
«Прежде было гораздо проще жить», — со вздохом подумала Индра. Правда, Питер и Энн почти весь день в школе, но почему-то у нее от этого не прибавилось досуга. Нужно было куда-то ездить, самой принимать гостей — ведь Уолтер занимал один из высших постов в государстве. Впрочем, нет, это преувеличение; не меньше шести ступеней отделяло начальника Отдела китов от президента и его советников.
Есть, однако, вещи поважнее чинов и званий. Что ни говори, работа Уолта окружена неким ореолом, и его дела вызывают повышенный интерес; недаром он известен гораздо больше, чем начальники других отделов Морского управления. И ведь слава пришла к нему еще до статьи в «Земле» и полемики из-за китобойни. Кто знает по имени начальника Планктонных ферм или заведующего Отделом пресноводных ресурсов? А Уолтера знают. Индра гордилась этим, хотя понимала, что слава неизбежно влечет за собой зависть.
Но сейчас ему явно грозило нечто похуже. Пока что никому в отделе, не говоря уже о деятелях из Главного морского управления или ВОП, в голову не приходило, что у Уолтера могут быть какие-то сомнения, что он не поддерживает всей душой нынешний порядок…
Она попыталась сосредоточиться на последнем номере «Природы», но ей помешал служебный визифон. Его установили в их доме, сколько она ни возражала, в тот день, когда Уолтер стал начальником отдела. Линии общественного пользования посчитали недостаточными, и теперь Уолтера можно было вызвать в любой миг, если только он не принимал мер, чтобы помешать этому.
— Доброе утро, миссис Франклин, — сказала дежурная; она успела стать как бы другом семьи. — Шеф дома?
— Должна вас огорчить, — с удовлетворением ответила Индра. — Муж целый месяц работал без выходных, и сейчас он в заливе, на яхте вместе с Питером. Кстати, радиостанция не работает, придется вам выслать за ним самолет, если он вам нужен.
— Как, и запасная тоже? Странно. Вообще-то это не так срочно. Когда он вернется, передайте ему, пожалуйста, телефонограмму.
Тихий щелчок, и в поместительную корзину для памятных записок скользнул лист бумаги. Индра пробежала глазами текст, рассеянно сказала дежурной «до свидания» и поспешила вызвать Франклина; его радиостанция была вполне исправна.
Скрип снастей, плеск рассекаемой яхтой воды, крики морских птиц, отчетливо слышимые в динамике, перенесли Индру в залив Мортон.
— По-моему, это важно для тебя, Уолтер, — сказала она. — В среду здесь, в Брисбене, состоится специальное заседание Перспективной комиссии. Выходит, у тебя остается три дня, чтобы решить, что ты скажешь.
Было слышно, как Франклин пробирается к микрофону, потом он заговорил:
— Спасибо, дорогая. Я знаю, что хочу сказать, не знаю только как. Но ты мне можешь кое в чем помочь. Ты знаешь жен всех смотрителей — попробуй обзвонить их, скольких успеешь, выясни, что думают обо всем этом их мужья. Сделаешь? Только так, чтобы не бросалось в глаза. Мне теперь трудновато узнать мысли рядовых работников. Они все стараются угадать, что мне хочется услышать.
В голосе Франклина звучала грусть, которую за последние дни Индра замечала все чаще, хотя, зная своего супруга, она не сомневалась, что он не жалеет о взятом на себя обязательстве.
— Хорошая мысль, — сказала она. — Мне уже давно надо позвонить кое-кому, так что повод есть. И придется, видимо, устроить вечеринку.
— Ничего, пока еще я начальник отдела, мне это по карману. Но если меня через месяц разжалуют в смотрители, приемов больше не будет.
— Неужели ты думаешь…
— Ну, до этого, конечно, не дойдет, но меня могут перевести на какую-нибудь не столь ответственную должность. Правда, я себе не представляю, куда еще меня можно деть, кроме нашего отдела. Уйди с дороги, болван, — не видишь, что ли? Извини, дорогая, уж больно много здесь отдыхающих катается. Мы вернемся домой через полтора часа, если только какой-нибудь идиот нас не протаранит. Пит просит меду к чаю. Пока.
Плеск яхты смолк, а Индра все еще задумчиво глядела на динамик. Она тоже хотела пойти с Уолтером и Питом в залив, но сказала себе, что сейчас сыну нужнее отец. Иногда эта мысль ее огорчала, ведь через несколько месяцев они расстанутся с сыном. Отец и мать лепили его тело и душу, а теперь вот он от них ускользает.
И ничего не поделаешь; то, что связывало отца и сына, должно их разлучить. Вряд ли Питер задумывался, почему его так притягивает космос, ведь это обычно для ребят его возраста. Но он один из самых юных трипланетных стипендиатов, и она-то знает, в чем дело: сын полон решимости покорить стихию, которая победила его отца.
