Но я представила, как это будет выглядеть в глазах его народа: 'Злые амореи тайно увозят государя нашего накануне решающей битвы!'. Мятежники не могут и мечтать о таком подарке. После этого их победа станет делом времени. Это во-вторых.
И главное: по мнению врачей, счастливый результат операции относится к летальному как один к десяти. То есть десять шансов против одного, что, погубив дело герцога, его мы не спасем…
Мне вновь пришлось стать сильной. Я размышляла, как нам пережить кончину герцога с наименьшими потерями. О том, как я сама переживу смерть друга, которого я полюбила всей душой, мне думать было некогда; отныне я одна была в ответе за его страну, за дело, которому он отдал жизнь.
Троих курьеров я отправила на линкор за подмогой. Мне нужна была центурия морской пехоты, никак не меньше. Больше — тоже опасно, это вызовет у галлов подозрения. Я надеялась, что центурия настоящих имперских легионеров составит нам надежную защиту от тысяч диких варваров. Нам — это мне, моим людям, Кримхильде и всем, кто останется нам верен после смерти Круна.
И снова жестокий удар Нецесситаты! Мои курьеры не добрались до берега. Мятежники двоих убили, а третьего курьера взяли в плен. Все это я узнала позже.
Ближе к десяти напряжение стало нарастать. Командиры отрядов пытались пробиться к герцогу, но стража их не пропускала. Это еще более усиливало подозрения. Нужно было что-то предпринять. Я встретилась с бароном Фальдром и от имени имперского правительства поручила ему возглавить военный поход, так как герцог болен. Фальдр выслушал приказ, отдал мне честь, вышел — и я успокоилась.
Как выяснится вскоре, я поступила самонадеянно.
Врачи меня позвали к герцогу. Рядом была Кримхильда; ее он вызвал прежде. Слезы опять застлали мне глаза, и я ничего не могла с собой поделать…
Он бормотал какие-то слова… я их не слышала. Жизнь уходила из него, он уже не мог пошевелить ни рукой, ни даже пальцем. Лишь глаза молили меня… и я нагнулась к нему. В нос мне ударил зловонный запах изо рта его… ведь он же много рвал. Меня саму тошнило, но я себя переборола и выдавила ободряющую улыбку.
— Все будет хорошо, мой друг, — сказала я.
Ну что еще ему могла сказать?!
Он просипел мне в ухо, я едва разобрала:
— Благородная княгиня… София… поклянитесь мне…
Поклясться? О да, я была готова ему поклясться в чем угодно! Нет ничего священнее последней воли великого человека.
— Говорите, герцог… говорите!
— Молю вас… ради всех богов молю… пощадите! Пощадите… мою страну… моих детей…
Он так и сказал: 'Моих детей'! Наверное, в тот миг мое лицо выдало мои чувства, и герцог, сделав над собой чудовищное усилие, повторил эту страшную мысль:
— Пощадите их — моих детей! Дочь… и сына!
— Варга пощадить?!! — вырвалось у меня.
— Да, его! И дочь… и мою страну… не дайте ей погибнуть! Молю вас… благородная княгиня!
…Видно, недаром варвары не позволяют своим женщинам участвовать в делах правления. Женщины сентиментальны сверх всякой меры, а политика не терпит сантиментов. Мужчина на моем месте… А, что рассуждать теперь! Я поклялась ему, поклялась кровью Фортуната-Основателя, что в жилах течет моих… предполагаю, горько Фортунату за меня!
И то был не конец еще. Он призвал Кримхильду. Странно, в ее глазах слез не было совсем. Но я-то знаю, она отца любила!
Крун поднял руку. Так бывает в последние секунды жизни: наши мудрецы называют это 'приветствием старухи смерти'. Я услышала, как он сказал дочери — да, не просипел, как мне, а именно сказал, веско и твердо:
— Беги! Беги с Софией… только так спасешься! Прости меня… тебе не править тут! Беги, дочка… ради меня — беги!
С этими словами он испустил дух.
Я смотрела на Кримхильду. Она стояла рядом, и мне показалось, что она потрясена последними словами отца больше, чем самим фактом его смерти.
И я внезапно поняла: он безнадежно прав, мой мужественный друг…
Кримхильда думала иначе. Она подняла на меня глаза и, запинаясь, проговорила:
— Я теперь герцогиня?.. Да! Отец умер, значит, я теперь герцогиня!
Она рассмеялась каким-то странным нервическим смехом, заставив вздрогнуть меня и всех моих врачей.
— Дорогая, — вымолвила я, — ваш бедный отец был прав, к несчастью. Сейчас не время надевать корону.
Судя по ее лицу, она восприняла мои слова как оплеуху.
— Я вас не понимаю, ваше сиятельство… княгиня! Ведь вы же сами… и император! Вот его эдикт!
Я с изумлением наблюдала, как она вытаскивает из-за корсета знакомый мне свиток. Она этот заветный свиток принесла с собой к смертному одру отца!
— Поймите, дорогая… герцогиня, сейчас не время…
— Какой вы говорите вздор! — возмутилась она. — Я не привыкла отступать! Отец меня назначил, взамен злодея Варга. Вы сами этого хотели, княгиня.
— И вы взойдете на престол Нарбонны. Но не сейчас!
— Сейчас, сейчас, и только! — как истеричная девчонка, воскликнула она. — Я по закону герцогиня, и никого я не боюсь! Мне присягнули все бароны. Как я могу сейчас бежать, когда поход назначен?! Вот я его и совершу!
Как будто и не слышала она последних слов отца. Конечно, слышала — но не вняла им. Я не успела ей ответить, как Кримхильда быстрым шагом покинула меня.
Кого винить мне? Я демиург ее. Ее — и остального, творящегося здесь…
Что было делать мне? Мой друг меня покинул. И я одна осталась, в окружении людей, которые не понимают ни его, ни меня, ни самих себя. И не поймут — тысячи варваров, вооруженных глупой сталью и древними предрассудками взамен ума. И я, в бессильном ожидании спасительных легионеров. Никогда прежде я не чувствовала себя такой жалкой, немощной, беспомощной. Так что же, дьявол победил?..
Я вспомнила о дьяволе над хладеющим телом моего друга. Ужасающая мысль прожгла мне рассудок, и я приказала врачам сделать вскрытие.
Они ошеломленно воззрились на меня и в один голос заявили, что это излишне. Причина смерти явственна, бесспорна — прободная язва. Никаких сомнений в том быть не может, все симптомы… Я оборвала врачей: мне недосуг было устраивать научную дискуссию. Верно, в медицине я ничего не смыслю — зато я умею отвечать на политический вопрос: 'Кому выгодно?'.
Среди врачей был высококвалифицированный патологоанатом. Он сделал надрез на животе. Я не могла на это смотреть. Но я себя заставила смотреть. Меня стошнило. Врачи мне помогли, и вскоре… вскоре я услышала:
— Не может быть! Нет, это невозможно…
Они продемонстрировали мне внутренности и следом объяснили то, о чем я догадалась прежде их, врачей.
Прободения язвы не было. Внутренние органы герцога Круна оказались, как и следовало ожидать, органами больного человека — но прободения язвы не было. По этой причине мой друг не мог умереть.
Venena?[51] Врачи клятвенно заверили меня, что так отравления не протекают. И во-вторых, никто попросту не имел возможности подсунуть герцогу яд. Крун прожил более пятидесяти лет и за это время сам научил себя беречься ядов (особенно имея дело с нами, с аморийцами). Наконец, никаких следов яда в организме герцога мои врачи не обнаружили…
— Ответьте мне, — спросила я их, — а мог ли послужить причиной смерти ментальный импульс?
