меня над остальными — и да. те понять, что я ничем не лучше их. Зачем это, зачем?! Зачем вы сделали это со мной? Зачем вы сделали меня несчастной?
— Вселенная пустых вопросов.
— Конечно!.. Какое дело вам до человеческих страданий… когда вы сами неизвестно кто!
— Когда-нибудь поймешь и это, как понимают все, оставившие сей бренный мир. Испуганные души привыкли алкать тайну, где тайны вовсе нет, а есть простая данность нашего Творца.
— Риши, я чувствую себя несчастной, пока я человек.
— Ты заблуждаешься, Пегас. Ты в состоянии явить новую жизнь.
— Что?!! О, боги… Но я же не смогла зачать… я думала…
— Ты думала, Мемнон убил в тебе мать.
— Но почему я не смогла зачать от Марса? Он бесплоден?
— Вам выпал неудачный день. Если бы ты чаще заглядывала в себя, ты это почувствовала бы сама.
— Я могу иметь детей от Марса, да?
— Да.
— О, боги… риши, я не знаю, как вас благодарить…
— Обращай свои благодарности тем, кто тебя любит. А нам ты безразлична. Удались, Пегас. С тебя довольно.
Глава тридцать седьмая,
в которой молодая княгиня обретает нежданную свободу
Из воспоминаний Софии Юстины
…Я не заметила обратного пути. Словно не лифты и не дромос несли меня обратно в Астерополь, а крылья, не Дедала крылья, но Эрота! Поход мой провалился, я совершенно обманулась в ожиданиях своих, я ничего не получила, за чем явилась к риши, — но вместо гнева и досады чувствовала удивительную радость. Это была радость освобождения. Риши отпустили меня на волю! Их последние слова: «Нам ты безразлична» в переводе на человеческий язык означали: «Ты вольна поступать подобно любому из смертных». Я вольна забыть о Мемноне, о Храме Фатума, о риши, о своем предназначении… нет, о последнем я обязана помнить, я обязана быть сильной, и мне нравится быть сильной, я рождена для власти, ибо я Юстина и власть прельщает меня. Женщину, которой достаточно сказать короткое: «Да», чтобы получить любого из мужчин, насытить может только власть над всеми. Единственно такая власть дорога по-настоящему, ибо все остальное дается слишком просто.
Власть — это средоточие жизни. Власть — это мужчина, женщина и маленький ребенок. Власть подобна сильномогучему мужу, она тверда, жестока, она не терпит прекословий, к ней тянутся нуждающиеся в помощи, ее славят, как героя, и, равно мифический герой, власть погибает в муках и возрождается для новых подвигов во имя славы.
Власть подобна прекрасной деве, она невероятно соблазнительна для алчущих ее, она изменчива, коварна, лжива, она любит игру, она манипулирует тобой, а тебе — вот так наивность! — грезится, что ты владеешь ею; она настолько порочна, что готова в любой миг отдаться всякому, кто окажется тебя сильнее, — и ты, зная это, готов заложить все, самое вечную душу свою, чтобы хотя бы на миг насладиться ею, а насладившись, уже не отпускать.
Власть подобна малому дитяте, ты не поймешь ее одним рассудком, она капризна и, одновременно, податлива, из нее ты слепишь такую статую себе, какую заслуживаешь, она болезненна, неблагодарна, себялюбива, но ты боготворишь ее, как собственное чадо, ибо она — твоя.
Власть — это божество, которому поклоняются слабые, чтобы стать сильными, и сильные, чтобы не стать слабыми.
Я обожаю власть, я вожделею власть, и я ее добуду!
Еще я жажду иметь детей от Марса; оказывается, я жажду не напрасно, я заблуждалась, год пребывания в Мемноне не сделал меня бесплодной, я могу иметь детей от Марса, и ради одного этого стоило ехать к риши!
Они освободили меня от моих страхов; я чувствовала себя стократ более сильной, чем до визита к ним.
Размышляя так, я не предполагала, какие испытания меня ждут. Это и неудивительно: я не была профессиональным ментатом и не могла провидеть даже собственное близкое будущее.
Выйдя из дромоса, я столкнулась с комендантом аэропорта. Он ждал именно меня.
— Вас желает видеть губернатор, — сразу сказал он.
— У меня нет времени на светские визиты, — отрезала я. — Его Высочество Эмилий Даласин и я вылетаем немедленно.
— Это невозможно. Его Высочество отбыл в Темисию несколько часов тому назад.
— Что вы несете, претор?! Кесаревич ждет меня.
— Если вам кажется, что я способен лгать, прошу вас, обследуйте взлетные полосы лично. Я повторяю вашему сиятельству: моноплан Его Высочества покинул Астерополь несколько часов тому назад.
— Дайте мне другой моноплан и пилота.
— Губернатор официально воспретил мне это делать. Я могу показать вам приказ.
— Не верю своим ушам! Это обструкция? Берегитесь, претор!
— Напрасно вы мне угрожаете, ваше сиятельство.
— Я ничего не делаю напрасно. Почему вы избегаете смотреть мне в глаза?
— Вашему сиятельству лучше поговорить с самим губернатором.
Исполненная удивления, возмущения и самых мрачных предчувствий, я отправилась в резиденцию губернатора. Я собиралась вправить мозги Ларгию Марцеллину, который зашел чересчур далеко. Но я могла его понять, он отец Корнелия. А вот по какой причине Эмиль меня оставил, я не понимала.
Мое недоумение усилилось, когда референт губернатора сообщил, что князь Ларгий занят и просит меня подождать. Меня, которую без доклада принимают принцепс, понтифик и первый министр! Такое создавалось впечатление, что эти злосчастные нарочно злят меня. Им это удалось: я оттолкнула референта и стремительно вошла в кабинет губернатора.
Ларгий Марцеллин спокойно восседал в своем губернаторском кресле и пил чай. При моем появлении он даже не сделал попытки встать и приветствовать старшую по чину, а лишь улыбнулся, и эта улыбка бескровных губ показалась мне донельзя гадкой. Мысленно я определила, что этот человек служит губернатором Астерополя последний день.
— Князь, — начала я, — вероятно, в силу возраста у вас проблемы с памятью и зрением. Вы, прокуратор, забыли, что перед вами министр имперского правительства, и не видите калазирис логофета, в который я облачена!
— Боюсь, вы правы лишь отчасти, княгиня, — саркастически отозвался он.
— Отчасти?!
Ларгий встал из-за стола и подал мне запечатанный конверт.
— Его Высочество Эмилий Даласин просил передать это вам, как только вы появитесь.
Я метнула в Ларгия гневный взгляд, но конверт взяла. Внутри было короткое письмо:
