слышим такие слова: «Я... великий Нум... посылаю тебя, Туля, на разорение Мезенского острога»... Мог ли я ослушаться голоса Великого Нума?! Все ли готовы идти вместе со мной и сделать то, что велел Великий Нум?
— Все!..
— Все!..
— Клянусь, Великий Нум, — кричит тогда Туля, задрав лицо свое к небу, — столько оленей принесем тебе в жертву, сколько здесь воинов!
От речки Несь до Мезенской слободы олени добежали бы и без подкормки, но Туля распорядился:
— Недалеко от Мезени стоянку устроим. Оленей подкормим, сами хорошенько выспимся. В Мезенскую слободу завтра с утра подходить начнем. Не все вдруг, а по пятку, по десятку человек. Будто бы с ясаком. С большим возом мягкой рухляди мой старший брат ждет уж нас около Мезени. Всю рухлядишку с братниного воза по рукам разберем. Луки в его чуме оставим. А ножи — видал ли кто ненца без ножа на поясе?
Очень хитрая придумка в голове Тули зародилась: «Партия за партией будут подходить к воротам острога с ясаком, и ворота почти весь день будут открыты!.. Кто ясак сдаст — тот в посад пусть идет, сухарями будто бы запасаться на лето. Увижу, что в посаде много воинов собралось, — знак подам, что пришла пора через ворота острога силой прорваться...» [- 146 -]
И сначала все шло — лучше не надо! Сам Туля и еще шесть человек около полудня подъехали к воротам острога. Сказали, что с ясаком пришли.
Песцовые, горностаевы да лисьи шкурки в руках у пришедших стрельцу-привратнику и без слов говорили, что все семеро самоядцев с ясаком пришли.
В пазухе Туля все еще хранил «говорящую бумагу» пустозерского воеводы на тот случай, если толмач или подьячий узнают его и станут расспрашивать, когда да откуда он появился. Он подал бы подьячему бумагу и уж сумел бы сказать такое, что тот не стал бы сомневаться в его самых мирных намерениях.
Но ни толмач, ни подьячий и глазом не моргнули, бровью не пошевелили, когда он назвался именем своего брата.
Выдуманными именами назвались и остальные шестеро, но именами тех из объясаченных, про которых знали, что у них еще не сдан ясак.
— Хорошо! Очень хорошо! — сказал Туля, выйдя из съезжей избы.
В воротах острога они встретились с целым десятком новых «ясачных», и Туля и им сказал:
— Очень хорошо!.. Лиха беда начало!..
С гордо поднятой головой идет Туля, по-утиному переваливаясь с ноги на ногу, по посаду и при повороте к курной избенке своего давнишнего дружка нос к носу с попом встретился!..
С тем самым, которого когда-то «обманул»...
Хотел было мимо попа, как мимо пня, пройти, да тот окликнул его:
— Ты ведь это, Туля?! Здорово, здорово, желанный гостенек. Сказывали, что ты на Малую ли, на Большую ли Землю откочевал... Насовсем в Канинскую, к братьям, пришел аль на время?.. Пойдем-ка, пойдем ко мне. У меня в семье радость большая: старшего сына на светлой неделе венчать стану, женю, стало быть. Бражка к свадьбе уж сварена — пойдем, пойдем, дорогой!
Бражка!.. Ах, сладкая бражка!.. Силы да храбрости прибавляет человеку. Мог ли устоять Туля перед столь великим искушением?!
Но надо же показать попу, что такой человек, как Туля, может устоять перед любым соблазном! [- 147 -]
— Не один я — видишь ты, — говорит он попу. — Семеро нас.
— Да хоть семижды семь — настаивает поп, — всех до единого господь бог обязует меня, как верного слугу его, оприветить и угостить, чем бог послал. Идемте, други мои, в мой дом, и я возблагодарю господа бога за то, что он сподобил меня своей великой милости — предоставил мне случай оказать всем гостеприимство.
Из всего многословия поповского ненцы поняли лишь одно: бражка есть у попа!
Ради соблюдения приличий они еще с минутку топчутся, ищут отговорки, но увы — не находят достаточно убедительных отговорок, и все семеро вваливаются в поповскую просторную избу.
И все было бы хорошо да благопристойно, если бы после второй чарки не толкнул попа дьявол на такие слова:
— Вижу, други мои, все вы хорошие да умные люди. Как возрадовался бы я, слуга господень, и сам наш господь бог, ежели бы вы, все семеро, дали согласие на отречение от своих идолов и уверовали во всемогущего...
При этих словах в памяти Тули вспыхнули воспоминания о каземате темницы Пустозерского острога. В глазах его заполыхал огонь ненависти.
— А ты знаешь про то, что хотел твой Микола-чу-десник со мной сделать?
— Святой Миколай, чудотворец мирликийский, ничего не мог тебе сделать, кроме того, чтобы уготовать тебе, после смерти твоей...
— После смерти?! — взревел Туля. — Нет, ты попе-редь меня околевай! — И молниеносным взмахом Туля воткнул свой нож в голову попа.
Попадья «как щи пролила» — упала в беспамятстве при виде такой нежданной-негаданной кончины своего «белеюшки». Дети ее заверещали так, что весь посад взбаламутился. А старший сын попа — могутный парень, косая сажень в плечах — ухватил из-за печки кочергу железную и — хвать кочергой по макушке Тули...
