— Эй, ты там как — следишь за моими пластинками?
— Глупый вопрос, — отвечаю я.
— Они в порядке?
— Чувствуют себя прекрасно. Купаются в моей любви и внимании.
— И Сес тоже, да? — спрашивает она.
— Да, и Сес тоже, — отвечаю я ей.
— Круто.
— Приходи тоже к нам слушать. В конце концов, это ведь твои пластинки.
— Знаю. Приду обязательно. Как только прекратится весь этот бардак. Привет им там от меня.
— Непременно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
В окно дует холодный и резкий ветер. Стивен блюет и плачет. Чтобы согреться, я натягиваю одеяло по самую шею. Сон и грезы, уже второй раз за ночь.
13
Воздайте хвалу Господу и передайте-ка мне вон те соленые фисташки. Благослови вас Бог и доброго вам утра, мудозвоны, маразматики, мямли, мимы, мамы, братья, акробатья, сиськоненавистники и иконоборцы, флагоборцы и флагомашцы, садовники, землепашцы и газонокосители. Вроде никого не забыл. Доброе утро, Стивен Зловоннодрыхнущий и верный таз. Доброе утро, Майк Шмидт. На, получай плевок в глаз бумажным шариком, урод придурочный. Поразмысли-ка на тему «Почему я родился таким тупорылым ублюдком?», пока я схожу поставлю пластинку. Хватаю, что первое попалось: Чарли Паркер, «Jazz At the Philharmonic 1949». Бом! Бам! Шлеп! Ладонями плещу себе на лицо водой из крана. Подмышки пахнут нормально. В душ лезть незачем. Просто намочу голову, причешусь и пойду. Я смачиваю волосы, пританцовывая отправляюсь назад к себе в комнату, там хватаю Зеленухыча и, все так же пританцовывая, возвращаюсь в ванную, а Стивен уже тут как тут: блюет в унитаз.
— Йоу, Стивен, — приветствую я его. — Прекрасно выглядишь.
— Йоу, — стонет он в ответ. — Спасибо.
— Как себя чувствуешь?
Тут он сблевывает в унитаз:
— Лучше некуда.
— Возможно, между рвотой и выпивкой существует какая-то связь, — говорю я.
— Очень вряд ли, — говорит он. — Что, бля, за херь ты там поставил?
— Чарли, бля, Паркера, дятел. Что-то не устраивает?
— Нет, по крайней мере у них только музыка, и тебе некому подпевать.
— Что такое? — спрашиваю я. — У меня хороший голос. Спроси любого кота у нас под окном.
В ответ Стивен ухмыляется. Лично мне вряд ли хотелось бы ухмыляться, общайся я с унитазом столь же тесно, как Стивен, чтобы можно было разглядеть в нем свое отражение.
— Вчера вечером я тобой гордился, ты, баклан, — говорит он.
— Это почему же? — спрашиваю с опаской — а вдруг он откуда-то прознал, что мы с Грейс целовались? Тогда не миновать мне пытки.
— Классный номер ты отколол на спортплощадке, — говорит он. — Когда читал проповедь про сиськи. Очко у тебя ничего, крепкое.
— Спасибо, приятель. Делов-то, — говорю я. — А с теми ребятами что?
— Всех ночью отпустили из больницы. Ушибы, кровотечения, переломы. У одного треснуло несколько ребер. У другого перелом запястья.
— Уверен?
— Ага. Вчера общался там с одним в «Донохью», а он как раз работает в той больнице.
— Больше ничего не слышно?
— После этого все как-то смутно. Что было, когда я пришел? Ты не спал?
— Я ничего не слышал, — вру ему я. — Ты, наверное, как зашел — сразу наверх спать.
— А как таз у кровати оказался? — спрашивает он.
— Это я. Ты издавал такие звуки, как будто тебя сейчас стошнит.
— Как блевал, помню. А папу я не разбудил?
— Нет, но тебе неплохо бы притормозить. Твои лучшие алкогольные годы еще впереди.
— Это верно. — Смеется, превозмогая тошноту. — Я решил завязывать, Генри, — добавляет он серьезно.
— Как? Когда? Десятилетний план уже готов? — спрашиваю я, а сам не верю в это и выдавливаю струйку геля себе на ладонь, чтобы затем втереть его в великолепную шевелюру.
— Сегодня, — говорит он. — Буду серьезней относиться к вещам. Приведу наконец себя в порядок.
— Снова пойдешь в школу? — спрашиваю я.
— В школу? Еще чего. Лучше на хер сдохнуть. Пойду сдавать экзамены на почтальона и пожарника.
— Не становись почтальоном, не надо, — говорю я. — Лучше возвращайся в школу.
— Генри, я едва-едва доучился в десятом классе. — Блюет.
— Да ты не особо-то и старался. Папа был бы просто счастлив.
— Да пошел он на хрен, — огрызается Стивен.
Мы оба ненадолго умолкаем. Стивен распластался на унитазе. Я причесываюсь и пшикаюсь дезодорантом так, словно тушу пожар.
— Вчера на спортплощадке у кого-нибудь были стволы? — озабоченно спрашиваю я.
— Ральф Куни все меня пугал, — отвечает он.
— Слышал. Но у него он и вправду был?
— Да брось. Ральф и из водяного-то пистолета выстрелить толком не может. Пиздит он все, Генри.
— Вчера я видел его в толпе во время драки. И он был с битой, нет разве?
— Угу. Только воспользоваться ею не успел. Я как только увидел, что у него бита, сразу съездил ему по роже. Что это ты делаешь?
— Намыливаю подмышки, — поясняю я.
— Сегодня свадьба у Дженни Джеймс, а ты даже в душе не помоешься? — задает он мне глупый вопрос.
— В душ мне
— Да ничего, я так, господин Благоухающий.
— Слушай, кто бы говорил, — бросаю я в ответ. — Не сказать, чтобы от тебя самого так уж несло дезодорантом «Утренняя свежесть».
— Да, но я хотя бы в душ иногда заскакиваю.
— И чем там моешься — «Будвайзером», что ли?
— Нет, «Роллинг Роком»,
Оба мы от души смеемся. Я, бля, просто обожаю смеяться, особенно если над шутками Стивена.
— Так, значит, идешь на свадьбу? — спрашиваю я. — Я как раз приготовил кое-что особенное.
— И что же? — интересуется он.
— Подожди — сам все увидишь, красавчик.
— Ладно. Тайна — так тайна. Что, еще одна проповедь?
— He-а, ничего и близко к религии.
— О как.
— Так ты пойдешь? — еще раз спрашиваю я.
— Насчет мессы не уверен, но изначально предполагалось, что я буду тамадой, — сообщает мне
